В отличие от Думы, в правительстве, на мой взгляд, люди отвечают за свои действия. И на предложение перестать поставлять США титан или закупать у них лекарства, они, скорее всего, ответят отказом, вернее — найдут способ сохранить лицо, но при этом не пропустить таких одиозных решений.
Вообще говоря, еще продовольственные контрсанкции 2015 года должны были бы научить чиновников тому, что мир давно живет по законам общего рынка. Если кто-то в России решает, что сыр с Запада есть нельзя, а сыр с Юга — можно, то сыр с Запада идет другим потребителям — тем, кто ел раньше сыр с Юга. При этом для России цена сыра вырастает, а для других потребителей падает. Норвежский лосось легко переплывает под чилийский или фарерский флаг. Продукты из Греции объявляются турецкими, и наоборот. Россия в итоге бессмысленно перераспределяет товары по миру, при этом создавая у себя продуктовую инфляцию, а поставщики не страдают: на их сбыт контрсанкции не повлияли.
Технологии
Пока есть финансовые ресурсы, страна будет закупать за рубежом все больше и больше — и товаров, и технологий. Правда, купить конкретную технологию недостаточно, если хочешь выстроить высокотехнологичное производство: история АвтоВАЗа — отличный тому пример. Siemens устанавливает в России свою турбину, обучает людей, налаживает процессы, и турбина работает, но попытки самим сделать турбину того же класса оканчиваются провалом — нет школы, материалов, комплектующих, технологий.
SSJ — еще один отличный пример. Гражданский среднемагистральный самолет SSJ, на создание которого ушло столько времени и средств, получился в итоге несколько хуже созданных ранее аналогов от Airbus, Boeing и Embraer. По разным оценкам, отечественный самолет на 40–80 % состоит из иностранных комплектующих, его эксплуатационная надежность — 97,3 % (у зарубежных самолетов она превышает 99 %). Рынок сбыта очень узкий — всего эксплуатируется примерно 100 самолетов, производство составляет около 30 машин в год (Boeing в 2017 году поставил 468 только самолетов В737, Airbus — 377 машин семейства А320, Embraer — 210 машин). На этом фоне Индия объявила, что рассматривает возможность выхода из программы адаптации для своего производства российского военного самолета Су-57, назвав его характеристики уступающими не только F-35, но и F-22, а саму программу «невероятно дорогой» — и это тоже следствие «суверенности» процессов нашего развития.
Недавно министр по делам открытого правительства Михаил Абызов, обращаясь к министру финансов Антону Силуанову, сказал: «За 5 млрд долларов и мы сделаем отечественных Илонов Масков». Он утверждал, что Маск получает финансирование от НАСА. В реальности компания Маска SpaceX зарабатывает на подрядах от НАСА, а не тратит государственные деньги; хуже того — проекты Маска пока убыточны, и значительная часть их потерпела крах. В России же создателей убыточных проектов на государственные деньги любят сажать в тюрьму.
Владелец крупной ИТ-компании АТ Consulting Шилов сидит под домашним арестом: его обвинили в том, что в 2014 году МВД приняло незаконченный продукт у его компании. Перед этим он несколько месяцев провел в следственном изоляторе: условием выхода из заключения стала сделка со следствием, то есть показания против руководителя одного из департаментов МВД. По сути, он стал заложником чьих-то кадровых амбиций в этом ведомстве. Павел Дуров, который мог бы стать российским Цукербергом, покинул Россию, но силовые структуры по-прежнему требуют от него некие «ключи» к его продукту, которые, по уверению разработчиков, и выделить невозможно. Такими методами государство не может выращивать ни Илонов Масков, ни Сергеев Бринов. Госзаказ становится все более токсичным, а других заказчиков становится все меньше.
Единственный способ выйти из порочного круга — тотальная интеграция в мировые цепочки. Пусть даже вначале условия вхождения будут невыгодными — в этом нет ничего зазорного. Так начинающему ученому говорят: «Раз попросился в нашу лабораторию, иди и мой пробирки, а мы тем временем к тебе присмотримся и, быть может, потом позволим смешивать реактивы». Со временем из таких студентов вырастают нобелевские лауреаты.
Бизнес
Можно построить государственный бизнес, который изредка будет производить нечто интересное и инновационное, — как правило, неэффективно, потому что государственный менеджмент плох по определению. Тем не менее успехи в каких-то отраслях случаются и будут случаться. Но вот вопрос: дорогие игрушки — такие, как цифровое правительство, сайт госуслуг и банковский диджитал-клиент, которыми мы привыкаем гордиться (и вообще вся «цифровая экономика» — словосочетание, смысл которого не понимают даже авторы), — насколько они помогают тому, чтобы человек питался качественнее, был здоровее, жил дольше и больше радовался жизни? Если вы отправляете письмо через центр госуслуг в ту или иную госструктуру и получаете отписку, долго ли вы будете радоваться, что наше правительство теперь электронное? Если налоговая может выставлять штрафы просто потому, что у нее план, какая разница, как подавать декларацию? Посмотрите на банковские ИТ в России — они лучшие в мире. Но во многих странах люди обходятся без суперпрограммы банк-клиентов, которая разделяет расходы по категориям и позволяет проводить платежи свайпом по экрану телефона. Зато там выдают ипотечный кредит под 2 % на 48 лет, субсидируют современные бизнесы и обеспечивают максимально комфортные условия для внешней торговли. Можно строить острова в пустыне, как в Саудовской Аравии: песок, песок, песок — дворец. Но к общему качеству жизни эти дворцы мало что добавляют: нужны нормальные институты экономики, а не электронные надстройки к архаичным системам.
Цифровые технологии развиваются, но построить Кремниевую долину здесь не удастся. Люди вырастают, создают диджитал-продукты, а потом уезжают из страны. Иностранные инвесторы не вкладываются в российские стартапы. Талантливые основатели все чаще слышат от иностранцев одни и те же речи: «Вы нам нравитесь. Переезжайте в другую юрисдикцию, и мы в вас будем инвестировать». А на российской почве хорошо растут лишь ИТ-компании, которые занимаются «цифровыми дубинами» — вещами вроде защиты информации и контроля доступа. Это не массовый потребительский продукт и не прорывная технология для индустрии, а специальные разработки под госзаказ. И сами основатели этих компаний, что естественно, нередко ратуют за еще большую изоляцию страны.
Для многих представителей частного бизнеса ключевой вопрос сейчас — релокация в другую страну. Несмотря на заслоны и запреты, пропаганду и визовые барьеры, с каждым годом талантливые люди в России чувствуют себя все аутентичнее на международном рынке, который становится все более толерантным к иностранным бизнесменам. Большинство предпринимателей открыто говорят: «Мы в России — not welcome, ситуация непредсказуема, в международном плане — просто аховая, ставки по кредиту непомерные, закона нет, будущее неясно. Назовите хоть один параметр, по которому вести бизнес в России выгоднее». Если кто-то подумывает об открытии кофейни в Рязани, почему бы не открыть ее в Риге, если вы вообще умеете открывать кофейни? Даже у тех, кто приспособился делать бизнес на связях с государством, растут сомнения в перспективах: риски выше, доходы ниже. Хуже всего тем, у кого предприятие имеет большие активы в стране: если это производство или крупный сервис, продажа сегодня крайне затруднена (Сергею Галицкому повезло невероятно), а стоимость снижается. Но даже если бы стоимость сохранялась — в скором времени должна пройти смена поколений, а дети российских бизнесменов в большинстве своем уезжают учиться за рубеж и не возвращаются. Частный рынок в России отмирает как ненужный придаток государства.
