– Я не знаю. По-моему, подснежники появляются раньше, в апреле. Сейчас посмотрим в интернете, что это за цветочки.
Катя бережно погладила цветы пальцем.
Голоса из гостиной больше не доносились.
– Пойдем! – Рада потянула дочь на кухню, достала невысокий стакан, поставила в него цветы, налила воды из крана.
Милена снова заговорила, но негромко. Слов Рада не разбирала.
Не разбирала до тех пор, пока тетка не закричала:
– Дима! Димочка!..
Что-то в голосе тети заставило подойти к двери в закрытую комнату.
– Дима, что с тобой?..
– Милена! – тихо позвала Рада.
– Димочка!
Рада толкнула дверь. Дирижер Дулатов в джинсах и сером распахнутом пиджаке сидел в кресле. Не сидел, полулежал, держась рукой за грудь. Лицо у него было бесцветным.
– Дима!
– Милена, надо вызвать «Скорую», – быстро сказала Рада.
Тетя посмотрела на племянницу, словно не понимая, откуда Рада появилась.
– Мама!
– Катя, иди к себе!
Она никогда не думала, что придется стать сильной рядом с любимой теткой.
Мама бы сейчас в ужасе упала в соседнее кресло.
В «Скорую» Рада позвонила с городского телефона, равнодушно подумав, что их городской аппарат только для того и служит, чтобы вызвать врача.
– Милена, нужен паспорт и полис.
Милена, сидя на полу, гладила Дмитрию Васильевичу руку, а он пытался ей улыбнуться.
– Паспорт в кармане, – прошептал Дмитрий Васильевич.
Рада, отодвинув тетю, достала документ.
Два молодых, моложе Рады, парня появились скоро, Раде показалось, что почти мгновенно.
– Инфаркт, – предположил один из врачей «Скорой».
Впрочем, это мог быть не врач, а фельдшер.
Второй не ответил. Парни загородили собой Дмитрия Васильевича, Милена, прижав руку к горлу, стала рядом с Радой.
– Мама, дядя сейчас умрет?
– Катя, иди к себе! – прошипела Рада.
Парни прилаживали к груди Дмитрия Васильевича какие-то железки.
– Я в больницу не поеду.
– Поедете, Дмитрий Васильевич, – мрачно ответил тот, который сразу предположил инфаркт.
Рада успела удивиться, откуда они узнали имя больного, но тут же вспомнила, что сама протянула им паспорт дирижера.
– Поедете, инфаркт у вас.
Милена, потерянная, испуганная, совсем на себя не похожая, поехала вместе с любимым мужчиной.
За окном тихо и весело колыхались листья растущей напротив окна березы.
– Давай посмотрим, что за цветочки я купила, – бодро сказала Рада дочери, беря в руки планшет.
Определить, как называются цветы, не удалось. Наверное, потому, что Рада не слишком старалась.
Зато Катя сама сфотографировала букетик, Рада распечатала фото на принтере и приколола на стену в комнате дочери.
Очень умной Рада себя не считала и особо проницательной тоже, но не надо было большого ума, чтобы понять, что произошло. Милену и Дмитрия Васильевича поссорила мерзкая некрасивая девка, которая заслужила свою смерть.
Хорошо, что ее уже нет и она больше никому не принесет несчастье.
Утром Сосновский Егора развеселил. Пытался продемонстрировать независимость, как будто он ему, Егору, ровня. Идиот! Такие, как Егор, всегда будут хозяевами, а такие, как Сенька, подчиненными. Обслугой.
Это были реалии жизни, и они Егору очень нравились.
И все-таки какая-то неясная мысль настроение портила. Показалось, что с уходом Сосновского положение Егора пошатнется, как будто он на самом деле от Сеньки зависел.
Чушь лезет в голову. Надо найти себе толковых заместителей, только и всего.
Егор отъехал вместе с креслом от компьютера, вытянул ноги. За окном на голубом небе, как нарисованное, застыло круглое белое облачко.
Захотелось к морю, в хороший отель. Чтобы не смотреть с тоской на часы, дожидаясь, когда закончится нудный рабочий день. Чтобы войти под сильные упругие волны, а потом посидеть в каком-нибудь баре, потягивая вино.
А потом подняться в номер, обнять лежащую рядом женщину.
Егор рывком поднялся и прошелся по кабинету.
Обнять хотелось только одну женщину. Ксану.
До конца рабочего дня было еще больше часа, но он, подхватив портфель с детскими игрушками, запер кабинет. Улыбнулся на прощанье секретаршам и отчетливо понял, что ненавидит свою работу. Ненавидит ежедневную скуку, разговоры о технике и планах и даже улыбающихся секретарш.
К лифтам он не пошел, сбежал вниз по лестнице, уселся в машину, бросил портфель на соседнее место.
Работу нужно менять. Он с ума спятит, каждый день сидя в опостылевшем кабинете.
Егор положил руки на руль, тронул машину.
Лучше всего податься в политику. Нужно аккуратно поговорить с тестем, Петр Иванович что-нибудь придумает.
Охранник в будке у шлагбаума помахал ему рукой, Егор помахал в ответ.
До дома он доехал относительно быстро. Пару раз постоял у светофоров, но недолго. Проехал шлагбаум у дома, в подземный гараж спускаться не стал, оставил машину недалеко от подъезда. Парковочных мест во дворе было мало, сегодня ему повезло.
О том, что он забыл портфель с игрушками, вспомнил уже в лифте. Чертыхнулся, вновь вернулся к машине. Схватил портфель, захлопнул дверь. Портфель пополз из рук, Егор попытался его перехватить, но лишь случайно дернул за замок. Из портфеля посыпалось содержимое. Целлофановый пакет со стуком упал на асфальт, раскрылся. На одной из целлофановых ручек наполовину накрытый игрушечным грузовичком лежал пистолет.
Он знал за собой такую особенность – впадать в ступор в случае опасности.
Сейчас он, наверное, с минуту тупо стоял, глядя под ноги на черный металл оружия.
Прохожие через их двор шли редко, их дом не пятиэтажка где-нибудь в Чертанове. Двор и сейчас был пуст.
Егор заставил себя оглядеться, поднял пакет, быстро засунув в него и пистолет, и грузовичок, прижал к груди. Еще раз наклонился, поднял валявшийся рядом портфель.
Он представления не имел, где в их дворе мусорные баки.
Егор шагнул к машине, почти упал на сиденье, прижимая к себе пакет. Портфель швырнул на сиденье рядом.
Он возил в машине пакет с игрушками с выходных. Когда в него попало оружие?
Машину отвозили в автосервис. Черт…
Он заставил себя не гадать, мог ли кто-то из слесарей видеть пистолет.
