Полина слово свое сдержала.
Правда, появилась она не быстро, а примерно минут через сорок, когда Саша с Тимуром уже начали думать, что девушка их обманула. И тут Полина возникла собственной персоной.
Саша заранее присмотрел небольшое кафе, куда и пригласил своих друзей. Полина к этой идее отнеслась с воодушевлением:
— Я к вам спешила, все другие приглашения отвергла. Так что теперь вы меня просто обязаны накормить.
Саша невольно уставился на нее. Интересно, от кого это ей поступали предложения? И какого рода они были?
Аппетит у Полины был хороший. И Саша решил, что у девушки с таким здоровым аппетитом не может быть на душе ничего тяжелого.
— Про то, что папенька меня ищет, я в курсе! — оповестила их Полина, не дожидаясь, пока принесут закуски. — Только кончилась его власть надо мной! Восемнадцать мне уже стукнуло, стала взрослой я уже! Это раньше он мог добиться, чтобы меня под конвоем домой приводили, а теперь все! Кончено! Можете в полиции так и сказать: не ищите Полину, домой она не вернется.
— Нет, это не твои родители нас прислали, это тебя ищут по поводу убийства у нас в центре.
— Уби-и-и-витийствапротянула Полина изумленно. — Но тут уж я вообще ни при чем. После того скандала, который папенька учинил, мне к вам и соваться стыдно. Спасибо Максиму Сергеевичу, как-то сумел нейтрализовать активность моего папеньки. А то ведь представьте: папенька меня в монастырь собирался сослать. На полном серьезе! У моего папеньки друг детства есть, тот в нашей епархии — какая-то крутая шишка. Вот он и предложил, чтобы меня на перевоспитание в дальний монастырь отправить. Куда-то совсем в глубинку, куда и почта два раза в год приходит. И матушка игуменья, я слышала, там просто чума, подъем в четыре утра, молитвы до шести, завтрак не полагается — сразу на работу. Обед — полчаса, кто не успел, тот до вечера голодный ходит. Все посылки с воли вскрываются, все то, что против правил, изымается. А против правил там почти все, начиная с шоколада и заканчивая шпротами. Только сухари и сушки разрешаются. И еще сахар и чай. Как в колонии! Музыку можно слушать только церковную, Интернета нет, телефоны забирают, связи с внешним миром никакой. В тюрьме и то веселей! Конечно, я им пригрозила, что сбегу, в лесу заблужусь, в болотах утону, дикие звери меня растерзают, а смерть моя на их совести будет. Ну, папаша устрашился, на компромисс пошел, согласился регентскими классами удовольствоваться.
— Но ты и там не прижилась.
— Скука! — пренебрежительно отмахнулась Полина. — Молятся они все время и о душе рассуждают. Все спасаются, спасаются. Платочки эти на головах еще, а я не люблю с покрытой головой, мне в платке душно. А мне восемнадцать как раз стукнуло, я стала думать, как бы мне с этой тягомотиной покончить.
— И пошла работать к Станиславе. На контрабасе в виде кошки у нее играть.
— Ты не думай, к ней не так-то просто попасть. Тут много качеств должно совпасть. И внешние данные, но это как раз не обязательно, потому что, как говорит сама Станислава, нынче нарисовать можно любое лицо, было бы желание. Гораздо важнее — харизма, обаяние. Надо, чтобы человек умел нравиться. Ну, с этим у меня, к счастью, проблем нет и никогда не было.
И Полина весело засмеялась. Ее совсем не интересовало, кого убили у них в центре.
Саша решил до поры до времени ей этого и не говорить.
— Так вот я и решила, что быть регентом — это не мое. И напрасно мне объясняли, что в их класс попасть — это невесть какая удача, что туда берут избранных, то есть девочек из самых лучших семей священников. Но мне было все равно. Вся эта поповская скукота была не по мне, я там была чужая. И я чувствовала это.
— А тут ты прижилась?
— Ну, как тебе сказать… С этим миром у меня куда больше общего.
— А кто-то из родных тебя поддерживал в твоем стремлении уйти из семьи?
— Только Аксинья. Это моя двоюродная сестра. Она меня старше намного, но мне во всем сочувствовала. Но это потому, что у Аксиньи у самой с мужем не ладится дело. А когда человек несчастлив сам, то он другим очень даже живо сопереживает.
— А вот ты мне скажи, — вмешался в разговор Саша, — как же все-таки Аксинья уговорила тебя сыграть роль Марфы? Заплатила?
Полина удивленно взглянула на Сашу. И тот ее понимал. То все молчал, молчал, а то вдруг выдал, и сразу такое!
— Откуда ты это знаешь? — спросила Полина. — Ну, про Аксинью?
— Знаю.
— Наверное, Аксинья сама тебе и сказала. Больше никто, кроме нас двоих, не знал. Нет, она мне не платила. Я же говорю, Аксинья несчастная. У нее муж — не муж.
— Как это?
— Долго рассказывать. В общем, Аксинья меня попросила ей подыграть. Нужно ей было, чтобы я перед Вадиком роль Марфы сыграла. Мы с ней и впрямь похожи сильно. Вот сами взгляните.
И Полина достала смартфон, в котором нашлось немало фоток.
— Вот это я, а рядом — Марфа с Аксиньей. Видите, у нас с Марфой — просто одно лицо!
Но Саша смотрел отнюдь не на Марфу, чье лицо он изучил очень даже хорошо. Он смотрел на вторую сестру — Аксинью. Смотрел и понимал, что картина у него в голове наконец-то начинает складываться. Потому что в Аксинье он узнал ту самую Ксюту — хозяйку французского бульдога Митьки, которая по совместительству являлась еще и вдовой Вадика Стукалина.
— Ах я дурак! — прошептал Саша.
— Что?
— Нет, ничего.
Но про себя Саша продолжал досадовать. Вот дурака он свалял. Он-то думал, что Ксюта — это сокращенное от Ксении. А оказывается, Ксюта — это Аксинья! Аксинья Полозова! Надо было давно догадаться.
Между тем Тимур тоже спросил у Полины:
— Так тебя сестра уговорила подурачить ее мужа? Но зачем?
— Вадим никак не мог избавиться от мыслей о Марфе. Достал прямо он уже Аксинью своими переживаниями. Вот Аксинья и придумала, что будто бы Марфа ему являться станет. Раз придет, скажет чего, другой придет, а третий велит забыть ее. Ну, Вадик и послушается.
— А если нет? Если не поверит?
— Мы с Аксиньей проверку устроить решили. Я в Марфу переоделась, да и велела Вадику идти на концерт, на который он до того идти никак не хотел. И что думаете? Пошел! Полетел! Все, как ему Марфа приказала, так и сделал.
— Значит, это Аксинья отправила мужа на концерт. А билеты у нее откуда?
— Не знаю. Я не спрашивала. Мне все равно, я туда точно не собиралась. Да и Вадик не хотел, упирался, говорил, что детские утренники — это не по его части. И что губернатор туда все равно не приедет, а на мелких фигур он размениваться не хочет. Он вообще в последнее время тяжел на подъем стал. Все по Марфе своей тосковал. А тут, как ему Марфа велела быть на концерте, вмиг полетел.
— И ты с Аксиньей с тех пор больше не созванивалась?
