– Да ничего вы в еде не смыслите, заложники городской жизни потому как! – макароны мои кончились, – вот у меня бабушка в деревне жила, свиней там всяких держала, корову. Кур.
– А вишни были? – уточнил Олег.
– Были, а при чём тут вишни?
– Уж больно я их люблю. Возьмём, бывало, пару кило вишен…
– Так, не перебивай, я же про нормальную еду сейчас…
– Да откуда у вас нормальная еда? Картошка же одна!
– Это миф. Намного больше картошки белорысцы любят мясо, просто тщательно это скрывают, чтоб их все жалели! Так вот, заколют, бывало, кабана и разделка там всякая во дворе идёт: суета, кишки, кровь, палёная шерсть, уши с солью, а потом колбасы набивают и мясо вот это, тёплое ещё, на сковородку, да с салом и блинами – ох, это просто, скажу вам ребята, запретить надо! Это же наркота, как есть! Пока не лопнешь, – есть не перестаёшь! А в сарае потом окорок вяленный, кум-пяк, по-белорусски называется, висит в марлю закутанный, и ты с улицы прибежал, бабушка в поле там, жуков собирает, или ещё где, а ты нож схватил, шасть к нему и полосу мяса себе, херак, отчекрыжил, не жуя почти, заглотил и дальше с босотой деревенской гусей соседских гонять! Эх… да, ничего такой «Роллтон». Но чего-то не хватает, да?
– Ага, – вздохнул Олег, – давайте чаю, что ли, по стакану – может чаю не хватает?
– Именно, – согласился Серёга, – именно чаю нам сейчас и не хватает! Кто банку моет? Опять я? Я всё ещё самый молодой же, да? Морской закон ваш не отменяли, часом? Ну ладно, давайте вашу банку, пойду.
– Не ной, – говорю, – я тебе за это расскажу, что такое фенестроны! Среди люксовых лейтенантов будешь как папа ходить и лещей всем раздавать!
– Ох, а лещей, помню, после автономки выдавали, да? – уже за чаем вспомнил Олег.
– А ты откуда помнишь? Тебя же не было ещё.
– А Вова тут, в посту, хранил свои банки с ними и мы ходим, на него увлажнёнными глазами смотрим, так он и сдастся, периодически, берите, говорит, но только одну! А они такие, да? Жирные, мясистые!
– Давайте перестанем про еду? – первым не выдержал Серёга, – давайте о чём-нибудь высоком? О музыке там или о погоде…
– А осень-то в этом году, да? Всё никак кончаться не хочет! Ты подумай, бездушный, с одной стороны, предмет, а так упирается, как будто характер имеет!
– А мне, – говорю, – нравится осень. Это же не время года, а прямо философия в натуральном её выражении.
– Эка ты загнул! А лето тогда какой предмет?
– Лето? Ну не знаю, – физкультура.
– А весна, давайте будет ИЗО! – подхватил Серёга. – Толку нет, как от предмета, только что с виду и красиво!
– А зима тогда?
– А зима тогда – вызов к директору!
– С родителями?
– И с участковым инспектором!
– Было у тебя?
– Нет, но представляю!
– А пошли, – говорю, – на мостик чай пить, пока нас к директору не вызвали!
На мостике было так же сыро, как и час назад, только стало темнее – так, что хоть глаз коли. Полярная ночь уже подступала, а снега не было, чтоб хоть немного её отбелить, и в черном воздухе только и видно было, будто плавающий вдалеке штаб и жёлтые стояночные огни лодок, размытые дождём. Источник тепла и уюта был один – рубочный люк, да и тот не рядом. Чай, уже довольно остывший, вынесенный на холод, радостно задымил паром и пить его стало вкуснее – прям как настоящий, а не пыль с грузинских дорог, которую мы тогда заварили.
– Эх, – поёжился Олег, – хорошо-то как! Жаль, что не курю, а то бы вот прямо в затяжку бы сейчас!
А Серёга просто молча улыбался, будто был чем-то доволен. Вот чем может быть доволен лейтенант, у которого и треть листа ещё по устройству корабля не закрыта, скажите мне?
Но Серёга такой до сих пор, за что ему спасибо: в какую бы жопу не попал, всегда найдёт повод улыбаться и быть счастливым, хоть на секунду, вот эту вот самую, которая сейчас пройдёт, но, пока не прошла, – почему бы и нет. И этому у Серёги можно поучиться, доложу я вам, – не надо искать поводов для счастья, надо уметь быть счастливым просто так, хоть на секунду, но ежедневно и прямо сейчас.
Работает сейчас Серёга директором – даёт стране всякого там и каждый раз, когда я приезжаю, хоть час-полтора, а находит, чтоб встретиться и свозить меня в какое-то место, где всё модно и маленькие порции стоят, как небольшой магазинчик в райцентре. Вот же, говорю, Серёга, смотри – шавермешная, пойдём там и посидим, ну куда мы поедем, зачем, а вот пельменная смотри, а вон кухня тюркских народов, ну я знаю, что рыгаловка, но там же, в любом случае, подают кофе. Но нет, отвечает Серёга, ты гость у меня и только не это. Вот там клуб есть один, закрытый, у пяти человек в городе в него карты есть, там вход по паролю, кого попало с улицы не пускают, – как люди там и посидим, там чай, я тебе говорю!
Полчаса кружим по кварталу, вокруг этого клуба, пока найдём, где припарковаться, потом паркуемся далеко и идём полчаса до него. И вот этот клуб: там неудобные стулья, низкие столики, темно, щиплет глаза от кальянов и в меню из понятных слов только «пиво», а всё остальное – брови носорога, завёрнутые в морские водоросли, нет, Эдик, ну какие суши, – это специальное блюдо и ждать надо долго, потому как пока те носороги вырастут, пока у них брови постригут, пока от полиции потом следы заметут, это же понимать надо! Нет, Эдик, это не вода с хинином, это же специальный редкий чай, только в Китае его подают и тут! Нет, им не срут слоны, я бы предупредил. Нет, здесь нет «Липтона» в пакетиках, ну не позорь ты меня, а давай доктору фотку скинем – пусть обзавидуется, спартаковец хренов! Сделай так вот, типа Зенит – чемпион! Что значит тебе пофиг, ну притворись, пусть доктор там локти себе искусает! Ну какие котлеты, Эдик, ну меня членства лишат, ну ты что, ну вот угорь есть, давай с угрём – мне не так стыдно хоть будет.
Ладно, думаю, ради дружбы потерплю, у дуста пельмени дома есть – потом полечимся с ним от гастрономического шока – ем это, что не помню как называется, пью то, чем, я надеюсь, всё-таки не какали слоны и вспоминаю, как мы, сидя между Пелагеей и Аглаей, заваривали на троих килограммовую пачку «Роллтона» и так уютно мне от этих воспоминаний, и от Серёгиной радости, что он меня видит, что хрен с ними, даже и со слонами этими, если вы понимаете, о чём я.
А осень до сих пор люблю больше всех времён года, хотя в памяти о Севере в основном зима, но зима, какой бы долгой она не была, всегда проходит, и именно осенью так приятно об этом думать. А что вашей весной? Ну пришла, слякоть развела, бабушек на дачу выгнала, мелькнула и фьють – зима на пару месяцев ближе.
Нет, только осень, только философия в натуральном её выражении!
Подводный пилот
А вы бывали в театре? Ах, простите, простите, сейчас перефразирую: когда вы последний раз были в театре, что там давали? Смотрели ли вы на напомаженных и усыпанных пудрой актёров в париках и жабо, которые изображали дворянские гнёзда, или наоборот, продрогшие революционные матросы на сцене штурмовали петроградские ресторации и дворцы? А дают сейчас вообще про матросов или это уже совсем не в моде? Впрочем, не суть, вот о чём я хочу вас спросить: был ли такой момент в постановке, когда вы забывали о том, что находитесь в зале и от души вот верили, что не актёры это по сцене ходят, а прямо настоящие графья с князьями? Или матросы. Позвольте мне всё-таки настаивать на матросах! Если да, то вам повезло, а если нет, то послушайте сейчас историю про одну театральную постановку без автора, сцены, актёров, режиссера и, собственно, самого театра, разыгранную для одного только зрителя (он же участник), и не корите тех актёров, с которыми вам (возможно) не повезло. Ну не учились они в военно-морских училищах, так нам ли их строго судить?
