– Ты же не?.. – прошептала едва слышно, не в силах закончить фразу.
Даже произнести вслух подобное казалось немыслимым.
– Я же не… что, Ники? – едко поинтересовался Алекс. – Ты хотела знать, что будет… так я тебе сейчас всё покажу… наглядно. Ты же на словах плохо усваиваешь.
– Алекс… не надо, – тихим предупреждением ответила Вероника.
Мужчина словно застыл, прекратив даже дышать. Сквозь давящую тишину девушка слышала, как стучит собственное сердце, отбивая ритмы так скоро и шумно, что, казалось, уже ничего и не существует вокруг, кроме него. И ждала. Того, что будет дальше. Могла бы поступить иначе… могла бы, но не стала. И сама толком не понимала почему, но всё лучше, чем вновь остаться одной.
– Поздно меня просить о чём-то, когда сама грешна тем же безразличием к моим словам, – сказал он, наконец, прервав молчание первым.
Вероника сжала руки в кулаки, задержав дыхание, как только прикосновение его рук исчезло. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Алекс поднялся с постели. И, только когда девушка приподнялась, оборачиваясь назад, поняла, что брюнет отошёл от постели, чтобы поднять лежащую на паркете книгу. Глянцевая обложка слетела при падении, и теперь Картер задумчиво изучал оборотную сторону, вдоль которой проглядывалась клейкая матовая бумага.
– Алекс… – только и успела произнести шатенка, прежде чем второй слой был содран одним жестом мужских пальцев.
Глубоко вдохнув, Вермут-младшая подобрала покрывало, чтобы прикрыться им. Взгляд серых глаз настороженно следил за выражением лица Картера, пока тот извлекал скрытую между слоями бумаги фотографию, а после внимательно рассматривал изображение. Посреди веранды с широкими колоннами из белого мрамора, вдоль которых вились сотни красных роз, изредка перевязанные атласными лентами, стояла шатенка в шикарном свадебном платье, украшенном кордовым кружевом, с таким длинным шлейфом, что его окончание терялось где-то за пределами фото. Перед девушкой, опустившись на корточки, сидел брюнет, одетый в белую рубашку и чёрные брюки. Галстук был наполовину развязан и свободно болтался, придавая образу хозяина некую небрежность, а пиджак, очевидно, шедший в пару к брюкам, валялся на полу. Сам парень выглядел примерно лет на двадцать пять – двадцать шесть. С лёгким прищуром он смотрел на невесту, в одной руке держа тлеющую сигарету, а второй крепко сжимая девичью ладонь. Вероника и… кто?
– Твою мать… – непонимающе прошептал Алекс, уже и не пытаясь даже предполагать, что всё это может значить.
То, что фотографии – несколько лет, было бесспорным. Как и то, сколь нежной и счастливой выглядела улыбка шатенки. Такой, какую он сам не видел никогда. А учитывая опыт их отношений… Алекс не знал, что и предполагать. Он просто продолжал стоять и смотреть на запечатлённый образ красивой пары, держащейся за руки. И думать о том, что уже видел часть этой фотографии прежде. В телефоне с розовой обложкой, который забрал из номера, где умер Эмиль Гонсалес. Фото кареглазого парня.
– Ты не должен был это увидеть… – тихим шёпотом нарушила тишину первой Вероника. – Только… его. Собственно, именно за это тебе и заплатили. Ты должен найти его.
Взгляд синих глаз плавно перешёл с фотографии в сторону девушки. Александр вопросительно приподнял бровь в ожидании продолжения. Девушка тяжело вздохнула, прикрыв глаза и, откинулась на подушки, слегка поморщившись. То, над чем она думала продолжительное время, внезапно с лёгкостью слетело с её губ. Что говорить, а что нет, – больше не волновало Веронику.
– Мне было семнадцать, когда мой старший брат разбился в автокатастрофе, – продолжила она. – Егор Вермут… он был его другом… и сыном Григория Вермута. Мы познакомились через несколько дней после гибели Юры, – немного помолчала, мимолётным жестом смахнув со щеки стекающую слезу. – Знаешь, впервые я задумалась о смерти лишь тогда, когда она забрала человека, которого я очень любила. До этого момента и не знала, что мысль о холодном надгробии несёт больше боли, чем сама смерть. В тот момент я осознала ещё одну вещь… иногда жить гораздо страшнее, чем умереть. Я была на краю, а Егор… – потянула за обручальное кольцо на безымянном пальце, после чего крепко сжала уже снятую вещицу, – он вернул мне желание жить. Он подарил мне саму жизнь. Новую. Гораздо ярче, чем я сама могла бы прожить прежде, – голос дрогнул, и всё последующее звучало жалким полушёпотом. – То, что ты видишь… Именно в тот день я и стала Вероникой Вермут… – последовала очередная пауза, но Алекс терпеливо ждал, когда девушка найдёт в себе силы говорить дальше. – Это был последний вечер, когда я видела Егора. Остальное… неважно сейчас… Они забрали его у меня, а я… была слишком слаба. Ничего не могла сделать. Да, наверное, и сейчас тоже не смогла бы… Они страшные люди, Алекс. Ты даже не представляешь себе, какие ужасные вещи они творят. То, что Эмиль сделал с Машей… бывает и хуже. Гораздо хуже. Так что я не жалею ни о чём, что сделала за последние дни. И если понадобится, повторю без раздумий снова.
Александр слушал её голос, пытался анализировать сказанное, но единственное, что было существенным, – лишь боль, жестоко бьющая по его сознанию. Чужая боль. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. За всю свою жизнь Картеру приходилось видеть немало жестокости и много людей, чьи жизни были безвозвратно сломлены реалиями. Да, он сочувствовал им… а потом шёл дальше и жил своей жизнью, забывая. Но только не сейчас. При взгляде на тонкие бледные пальцы, сжимающие сплав белого и желтого золота, сердце сжималось так остро и болезненно, что думать ни о чём другом просто не представлялось возможным. Брюнет и сам когда-то с точно такой же безысходностью сжимал символ вроде как изначально вечного и нерушимого союза, в один миг превратившегося в ничто.
– Твоё кольцо, а не первой жены Григория Вермута? – единственное, с чем нашёлся мужчина, садясь рядом с девушкой.
Шатенка едва заметно усмехнулась в ответ, рассматривая чёрную гравировку на внутренней стороне кольца: «Принадлежу тебе я, Ангел мой».
– Кольцо и правда принадлежало матери Егора. Ну а потом и мне. Не всё в моей жизни – абсолютная ложь. Иногда я говорю правду, – задумчиво отозвалась она.
– Да, Ники. Вот если бы ты ещё научилась эту самую правду выдавать сразу, целиком и полностью – всю, а не по частям… – ласково улыбнулся он, притягивая к себе девушку, заключая в объятия.
Былой гнев уже давно и бесследно растаял. Поразительно, насколько противоположные эмоции за короткий срок вызывала в нём маленькая молчаливая хрупкая фигурка, хранящая в своей душе огромное множество секретов, покрытых налётом печали и горечи. Теперь хотелось лишь проявить внимание и заботу: защитить и уберечь от всех, кто так жестоко обошёлся с ней. Казалось, что это единственное, что Александр должен делать сейчас, а остальное… безразлично. Внезапно осталась значимой лишь только та, что грелась в его объятиях.
– Я подумаю над этим, – едва слышно хмыкнула Вермут-младшая в ответ, уткнувшись лбом в его плечо.
На её губах мелькнула слабая улыбка. А через несколько минут наступившей тишины девушка и вовсе обняла мужчину, после чего мирно заснула. Ещё долгое время Алекс просто сидел, наблюдая за безмятежными чертами лица, пребывающими в царстве сновидений, думая о том, сколько же ещё времени потребуется, чтобы восполнить пробелы в истории, которыми сама Вероника не спешила делиться. Ведь теперь предельно ясно, что принуждать её он больше ни к чему не будет. И сделает абсолютно всё, о чём она попросит. И даже больше.
