Вот тогда это будет грандиозный провал!
Восемь цифр…
Писк панели сопровождает… зелёный свет.
С уст сам собой срывается облегчённый вздох. А затем я не дышу вовсе. Просто потому, что внутри, помимо внушительной суммы наличных в различной валюте, загранпаспорта самого Маркуса, документов, удостоверяющих личность Зои Риверс, и австрийского «Glock 45» с полной обоймой, я нахожу компактную папку чёрного цвета. Поверх неё покоятся два договора. Первый – подписанный мною перед проведением аукциона. Второй – заверенный нотариусом брачный договор. А вот внутри папки…
– Да! – чуть ли не подпрыгиваю от радости, на время позабыв, что меня могут услышать и застать в таком положении.
Впрочем, теперь, когда в моих руках оригиналы документов с содержанием двенадцати женских имён и фамилий, меня уже мало заботит всё остальное.
Дальнейшее занимает не так уж и много времени. Я отправляю несколько десятков фотографий печатных страниц тому, кому звонила не столь давно. Теперь, когда известны «настоящие» имена девушек, а не только сам факт их существования, выяснить их местоположение будут гораздо проще.
Папку я оставляю на месте. Свои документы – забираю. Как и ещё кое-что, прежде чем закрыть сейф и убрать все следы своего вторжения.
– Ты оставила цифровой след. Дважды, Станислава, – сообщает вместо похвалы и поздравлений всё тот же напоказ равнодушный мужской голос, как только загрузка и передача файлов завершена, а на телефон Маркуса поступает входящий звонок. – Настолько уверена в себе?
– Не ворчи. Выпей кофе. Сегодня это прям напиток дня, – хмыкаю довольно, проигнорировав выговор.
В ответ слышится обречённый стон. И виноватое:
– Мы не нашли Эбигейл Олдридж. Она пропала. Сняла крупную сумму ещё до инцидента на ипподроме, а после её никто не видел. Операции по банковским картам с тех пор тоже отсутствуют, телефон она оставила у того банкомата, где снимала наличные. Проследить последующие перемещения пока не удалось.
Если честно, я бы удивилась, будь то иначе!
– Значит, я оказалась права, и ты действительно можешь перестать канючить по любому поводу, – отпускаю в качестве комментария, внутренне подавляя в себе нахлынувшие раздражение и досаду по поводу очередной упущенной девицы.
– И почему Грин тебя до сих пор ни разу не выпорол… – доносится задумчивое в ответ. – Язва…
Как бы ни хотелось ответить соответствующей колкостью, приходится попридержать ответ при себе. В коридоре слышатся чьи-то шаги. Вскоре и дверь в кабинет отворяется.
– Ужин накрыт в столовой, – поясняет вошедшая Рэнне.
– Хорошо, спасибо, – киваю, вместе с ней направляясь в коридор.
Что странно, трубку абонент не вешает. Впрочем, мне тоже есть что сказать ещё.
И здесь свидетель мне не помеха.
В конце концов, откуда ей знать, с кем именно я общаюсь?
– Я буду в медицинском центре, пока Маркус не очнётся, – сообщаю, вернувшись к телефонному диалогу.
– Кхм… – только и слышу в ответ.
Успеваю дойти до накрытого стола и сесть на стул, досконально изучив содержимое каждой фарфоровой тарелки, прежде чем следует продолжение.
– Зачем? – звучит напряжённо.
Похоже, сегодня не я одна вынуждена пребывать в шоковом состоянии.
– Хочу попрощаться.
Глава 20
С высоты десятого этажа огни ночного Лондона сливаются бесконечной чередой новых созвездий в бесконечно тёмной мгле. Словно небеса падают на землю.
Я бездумно рассматриваю развернувшуюся панораму снова и снова в мучительном ожидании того момента, когда единственный пациент этой палаты откроет глаза.
Проходит больше четырнадцати часов с тех пор, как он принял яд. И моё сердце сжимается непонятной болью каждый раз, стоит только задуматься над этим. Будто во мне самой смертельной отравы ничуть не меньше. Хотя, если хоть немного перестать отрицать и притворяться, тогда становится понятно, что моя душа в самом деле отравлена ничуть не меньше, чем организм мужчины. Вот только в моём случае никакое переливание крови не поможет. Медицина тут совершенно бессильна.
Мой личный яд, пропитанный соблазном…
Маркус Грин.
Его ресницы едва заметно подрагивают – дыхание тихое, равномерное. Скорее всего, брюнет видит какой-то сон. А вот я уснуть никак не могу. Несмотря даже на то, что до рассвета остаётся не так уж и много времени. Вновь и вновь я до судорог в пальцах сжимаю кулаки всякий раз, когда желание прикоснуться к мужчине берёт верх над всеми сомнениями, витающими в истерзанном противоречиями разуме.
И всё-таки…
Пришла же попрощаться.
Вот и попрощаюсь!
Проклиная себя за слабость и неуместный порыв, который не в силах побороть, я бесстыдно обманываю собственный рассудок – осторожно обвожу контур мужского лица всего в каком-то жалком дюйме от желанного прикосновения.
Скулы, линия подбородка, тронутые щетиной, – суровые и одновременно с тем безмятежные черты, оставшиеся в моей памяти подобно безвременному образу, который уже ничем не вытравишь и не сотрёшь.
Я прикрываю глаза, впитывая в себя едва уловимое ощущение того, как ладонь покалывает, будто бы по ней пропускают разряды электричества. И вздрагиваю от неожиданности, как только моё запястье оказывается перехвачено.
Ультрамариновый взор слегка затуманен, но смотрит на меня пристально, неотрывно. Англичанин сжимает хватку крепче и делает то, на что я не могла решиться несколько часов подряд. Он прижимает мою руку к своим губам, оставляя на кончиках пальцев подобие ласкового поцелуя.
– Доброе утро, Маркус, – улыбаюсь с искренним теплом, пока сердце утопает в приливе необъятной горечи.
Ведь именно сейчас я чётко и ясно осознаю, насколько же сильно в действительности не хочу уходить. Не только из этого помещения или здания. Вообще, из жизни находящегося рядом.
– Доброе утро, цветочек, – хрипло шепчет мужчина в ответ.
Я по-прежнему улыбаюсь, глядя на него. И перехватываю его руку, отнимая от лица, укладывая на постели в прежнем положении. Во внешнюю сторону ладони воткнута игла, к которой ведёт капельница с прозрачным раствором, но, кажется, Грин этого и не замечает вовсе. Как и всего того, что нас окружает.
– Кофе, который ты выпил, был отравлен, – пускаюсь в пояснения, хотя их никто и не требует. – Закери сказал, Марсель не при чём. Камеры зафиксировали ту, что подлила яд. Сейчас её ищут, – отстраняюсь и отступаю на шаг назад.
Маркус хмурится и пытается приподняться, но ничего не выходит. В итоге он устало вздыхает и опускает голову обратно на подушку, уставившись в потолок.
– Её? – переспрашивает мрачно.
