– Ваша капельница, мистер Грин – напоминает о своём присутствии медсестра и распечатывает новую иглу. – Если продолжить сейчас, как раз к приходу доктора всё будет закончено. Вам сделали переливание крови. Это необходимо для восстановления организма.
Маркус снова морщится, брезгливо поджав губы.
– Раз уж я остаюсь, почему бы и тебе не сделать то же самое? – озвучиваю в ненавязчивом намёке с ласковой улыбкой.
Брюнет не отвечает. Тяжело вздыхает и, немного погодя, протягивает руку медсестре, позволяя той установить капельницу. И минуты не проходит, как прозрачный физраствор заново стекает по пластиковой трубке, попадая в его вену, а мы снова остаёмся вдвоём.
– Подойди, – негромко командует он и сам же притягивает меня к себе ближе, поймав за запястье. – Ложись, – следует очередным приказом.
Очевидно, кое-кто окончательно приходит в себя…
– Сюда? – уточняю недоверчиво, скосившись в сторону кровати, рассчитанной на одного человека. – Маркус, не сходи с ума.
В ультрамариновом взоре вспыхивает очень знакомая насмешка.
– Поздно об этом говорить, цветочек, – флегматично сообщает Грин и дёргает на себя, вынуждая усесться к нему на колени. – Уже не исправишь, – отклоняется в бок и укладывается головой на подушку, располагая и меня рядом с собой. – Спи.
Как бы это ни было неправильным, но сопротивляться согревающим полу объятиям никак не выходит. Хотя, скорее всего, я просто-напросто слишком устаю за прошедший день, чтобы предаваться новому спору ещё и по этому поводу.
Да и, оказывается, на этой постели вполне удобно…
Глава 21
Утро начинается с запаха свежесваренного кофе… всё в той же больничной палате реанимационного крыла на десятом этаже медицинского центра.
Я с огромным усилием поднимаюсь с подушки и принимаю относительно вертикальное положение, усаживаясь на краю кровати, – голова раскалывается жутким приступом мигрени. Не меньше усилий требуется, чтобы отыскать свою обувь, которую, к слову, самостоятельно я точно не снимала.
– Доброе утро, Маркус, – произношу, пристально рассматривая мужчину, стоящего в нескольких шагах у окна ко мне спиной.
Он выглядит… непривычно.
На нём надеты простые бледно-серые джинсы, тёмно-синяя футболка с длинным рукавом и кеды с двумя белыми полосками – вещи, которые я привезла. Волосы заметно влажные. Грин разглядывает укрытый туманной дымкой горизонт. На мой голос англичанин не оборачивается. В его руках тот самый кофе, аромат которого меня будит. На прикроватной тумбе стоит поднос… то ли с завтраком, то ли с обедом. Стакан апельсинового сока, несколько булочек с корицей и миска с куриным бульоном, сдобренным специями, – так сразу и не определишь временное назначение съестного. Тем более, что что-то глубоко внутри навязчиво подсказывает: проспала я гораздо дольше, нежели пару-тройку часов.
– Доброе утро, цветочек.
Кажется, ещё немного, и я совсем привыкну к этому своеобразному ритуалу.
– Мне нужно… кхм… – так и не договариваю, вспомнив, что вроде как совершенно не обязана перед ним отчитываться, ровно, как и просить разрешения на что-либо.
Поднимаюсь на ноги и иду в туалетную комнату, где первым делом умываюсь ледяной водой и радуюсь тому, что сарафан на мне, равно как и блузка, не выглядят мятыми. По возвращении застаю Маркуса в том же положении, что и прежде. Разве что кофе он допил, а чашка оставлена на подоконнике.
– Тебе нужно поесть, – звучит в явном намёке.
А ещё – приказным тоном.
– Насколько я помню, это не номер в отеле, Маркус. Так что я могу поесть позже. И не здесь, – отказываюсь вежливо.
И без того хватило глупости уснуть. Да ещё и проспать неизвестно сколько.
Как только не разбудил никто прежде?!
– Ешь, цветочек. Через два часа нам нужно быть на твоей верфи, – в тоне проскальзывает раздражение, а сам мужчина разворачивается ко мне лицом, выгнув бровь в демонстративном ожидании.
При иных обстоятельствах жест может и сработал бы, но не в этот раз. Не сегодня. не здесь. И не со мной.
– Маркус, это совершенно неуместно. Я могу спуститься вниз, в кафетерий, и поесть там. Всё равно вряд ли мне позволят находиться здесь, с… – собираюсь возразить по новой, всё больше и больше чувствуя неловкость.
Вот только договорить не удаётся. Меня банально затыкают. Кусочком одной из булочек, которую мужчина сам берёт с подноса, очевидно, устав со мной пререкаться.
– Ешь, – обманчиво ласково повторяет Грин.
В ультрамариновом взоре читается столько безапелляционной непреклонности, будто речь идёт не о позднем завтраке, а как минимум о чьей-нибудь жизни.
Вот же… Невозможный!
Упрямый!
Социопат…
– Ты же понимаешь, что я могу просто послать тебя куда-нибудь очень далеко и притом не самым вежливым способом, а затем развернуться и уйти? – интересуюсь деланно миролюбиво, как только проглатываю выпечку. – И вряд ли кто-нибудь меня остановит, тем более – ты, – дополняю учтиво, глядя прямо в глаза этому запредельно властному типу.
Непреклонность во взоре цвета тёмный ультрамарин так никуда и не девается. А вот на губах Маркуса расплывается знакомо жестокая ухмылка.
– Понимаю, – невозмутимо сообщает англичанин, отламывая от булочки с корицей ещё одну небольшую порцию. – Ешь, цветочек. Не зли меня.
Ухмылка превращается в откровенный оскал, полный предвкушения, а Грин вот уже во второй раз бесцеремонно запихивает булочку мне в рот.
И вот кто мне скажет, почему из тысячи моментально вспыхнувших в моём разуме вариантов расправы за такую самодеятельность я не применяю ни один, – продолжаю стоять как последняя идиотка и жую то, что он мне даёт?
Снова и снова…
– Хорошая девочка, – следует похвала, как только булочка окончательно съедена.
Брюнет подаёт мне апельсиновый сок, который я также послушно выпиваю.
И кто из нас после этого действительно невменяемый?!
– Теперь можно перейти и ко второй части, – великодушно сообщает мужчина, забирая у меня почти пустой стакан.
Очень хочется поинтересоваться тем, что за «вторая часть, к которой можно перейти», да только через несколько секунд и так всё становится понятно.
Маркус берёт за руку и утягивает за собой в сторону дивана. Садится и вместе с тем вынуждает устроиться на нём сверху. Его ладони скользят от моих согнутых колен к внутренней стороне бёдер, а уголка губ касаются невесомые поцелуи. Лёгкие, ненастойчивые, плавно смещающиеся к шее, ключицам и линии декольте, обнажённого благодаря расстегнутым сверху пуговичкам блузы…
– Маркус, – выдыхаю едва слышно.
То ли в возражении, то ли в просьбе. И сама ещё не могу никак решить, ведь сознание потихоньку тонет и пропадает в опутывающей тело эйфории чужого тепла.
