– Будь на то моя воля, сейчас по улицам города к плахе вели бы других, – эхом ответила я, даже не удивляясь, насколько разными вышли наши фразы.
Глава 22. Прошлое
Меня одели в красный, как того требовал обычай, когда правитель и его приближённые были обязаны присутствовать на казни. Я уже устала лить слёзы и бесноваться, внутри было пусто и мёртво, как в склепах, где хранят позолоченные черепа предков. С той лишь разницей, что внутри меня не было ничего.
Центральная площадь перед дворцом была запружена людьми. Мы вышли на открытый балкон, усаживаясь в высокие кресла. В глаза бросилось обилие красного: даже бедняки, не имеющие достаточно денег на полноценный наряд, подвязали на одежду красные ленты. Я обратила внимание на помост внизу: к высоким столбам прибивали поперечные перекладины. Как только рабочие завершили приготовления, на помост вышел судья и зычным голосом, усиленным медной трубой, начал зачитывать обвинения Инсару и нескольким рабам, якобы уличённым в подстрекательстве к восстанию. Услышав приговор, я ужаснулась: Инсара исполосуют кнутом, а потом распнут, прибив сомкнутые высоко над головой ладони к бревну. И то же самое проделают с ногами.
– Ты солгал мне, Ликомед. Ты сказал, что его смерть будет лёгкой!
Отец повернул совершенно седую голову ко мне и махнул рукой в сторону толпы богачей, разряженных один краше другого.
– Посмотри на них. Они поверили в слух о восстании рабов, запущенный так стремительно, что мы не успели перехватить слухи. Они тряслись в своих постелях, обливаясь потом при мысли о том, что их низвергнут простые безымянные рабы. Они хотят крови и не станут довольствоваться простым лишением головы.
– Он невиновен. Ты вынудил меня принять предложение и пойти на сделку с тобой… Но сейчас ты нарушаешь свои же слова. Прогнило насквозь не только твоё тело, но и ты сам. Ликомед. Не держащий своих обещаний.
– Артемия!
– Я не желаю присутствовать при этом.
– Сядь! – велел мне отец, – или его мучения продлятся не один день. Я предложил рабу яд. Действие яда —медленное, поначалу он лишил бы его чувствительности. Но этот гордец плюнул мне в лицо, сказав, что отныне освобождён от клятвы. Его умертвят по моему приказу. Сразу после того, как провезут на повозке по городу и выставят кресты на окраине. Но если ты не исполнишь, что я скажу, он будет мучиться несколько дней.
– Ты так добр, Ликомед, – я вновь взвилась на месте.
– Сядь!
На плечо мне легла рука кого-то из «крадущихся», вынуждая меня сесть. Лёгкая, сухая ладонь, но хватка пальцев – стальная.
– Ты сядешь и выпьешь в честь восстановления порядка на улицах Верксала, – медленно произнёс отец.
– Я тебя ненавижу. Отныне и до конца дней своих ты не услышишь от меня ни единого слова, выходящего за рамки государственных дел.
Я отвернулась от отца и отгородилась от происходящего стеной, смотря вперёд себя и не видя ничего, стараясь не замечать, как привели на помост Инсара. Рядом сновали ещё какие-то люди. Но я не замечала ничего – перед глазами всё плыло. Оставалось только размытое бронзовое пятно, подёрнувшееся красной рябью, когда на его спину опустился кнут.
Ликомед встал, произнеся тост, и рядом появился слуга, поднося мне и Рексенору бокалы с вином. Тяжёлый взгляд отца скользнул по мне. Он произносил слова в честь будущего брака с Рексенором, повернулся, поднимая бокал, призывая сделать то же самое.
– Улыбнись, – прошелестели его губы, – горожанам нужны счастливые правители и спокойствие.
Щеки онемели: словно кто-то, вцепившись когтями за уголки губ, тянул их кверху, настойчиво и против моего желания, глубоко распарывая кожу. Я отпила из бокала и едва не задохнулась, когда почувствовала на себе взгляд Инсара. Он жёг мне кожу, вызывая острые приступы боли где-то внутри. Казалось, губы Инсара шевельнулись, произнося что-то, но я не успела разобрать, что именно. Его заслонили двое мужчин, спешивших на помощь палачу. Я села, смотря поверх толпы, слыша только звук вколачиваемых гвоздей. И каждый стук отзывался так, будто гвоздь заколачивали внутрь моего сердца. Навсегда.
Толпа бесновалась. Ей хотелось криков боли, но Инсар, один из всех, молчал. В прибитого к бревну раба полетел первый камень… Я повернулась к Рексенору, вцепившись в его руку:
– Уведи меня отсюда. Немедленно.
Он бросил беспомощный взгляд мне за спину, на правителя.
– Или ты хочешь смотреть на казнь? Хочешь смотреть, как беднягу будут истязать несколько часов?
Рексенор согласно кивнул и встал, подняв бокал. Нужные слова лились из его рта легко: то, что так хотели услышать подданные, жадные до крови. Я схватилась за его руку пальцами, как за спасительную щепку, отдавая себе отчёт в том, что она хлипкая и ненадёжная. Но это единственный шанс избежать ужасающего представления истязаний Инсара.
Мне хотелось бежать, бежать без оглядки, но Рексенор выдерживал степенный шаг, вынуждая меня подстраиваться под него. Пожалуй, это был один из немногих моментов, когда он проявил бо́льшую выдержку, чем я. Но сладковатый запашок тайсы, исходящий от него, выдавал истинную причину его спокойствия. Драгоценный будущий супруг уже успел немного вдохнуть любимого дыма. Едва переступив порог своей комнаты, я с ожесточением сорвала с себя кроваво-красное платье, задыхаясь от рыданий, и вышвырнула прочь все вещи этого цвета.
Мне не дали времени ни забыться, ни оплакать Инсара – приготовления к пиру в честь бракосочетания начались почти сразу же. Вокруг сновали служанки, переодевая и разукрашивая меня золотой краской, готовя к вечернему представлению в угоду толстосумам, ради спокойствия которых был убит невиновный человек.
Ради церемонии во дворец даже были приглашены Жрецы – они надели на голову нам с Рексенором плетёные венки. А после церемонии закатили пир в честь бракосочетания. Обилие блюд и реки вин, громкая музыка и танцовщицы… Я едва высидела положенное время, чтобы иметь возможность удалиться. Скрылась с глаз посторонних и рухнула без сил на постель, отчаянно желая, чтобы произошедшее оказалось лишь кошмарным сном… Рядом со мной резвилась пантера. Послышался лёгкий стук в дверь и в мои покои вошёл Рексенор, чуть пошатываясь. Рубаха на груди была расстёгнута, а всклоченные волосы – в диком беспорядке. Он подошёл к кровати и не сел на неё – рухнул горой сломленных костей.
– Я пришёл навестить свою жену.
Он наклонился, стягивая обувь, и едва смог справиться с одним мягким тапком, расшитым золотой нитью. Шен-Ри тут же подскочила и схватила обувь в зубы. Лёгкий прыжок – и зверь довольно растянулся на кровати рядом со мной, терзая зубами дорогой тапок.
– Мне не нравится, что п…п…пантера разгуливает без намордника. Разве она не должна сидеть в клетке твоего зверинца?
– Нет, не должна, Рексенор. Потому что я так захотела. И потому что я легко с ней управляюсь. Я буду сажать её в клетку только на то время, когда не смогу контролировать её передвижение.
