Его предложение встречают восторженным улюлюканьем и хлопками.
– Налей им вина.
Радости в голосах поубавилось. Наверняка косоглазые думали об ином, но эмир не торопится делиться своей добычей с кем-либо ещё.
– Чего же ты ждёшь?
Лёгкий взмах руки и верёвка с Приамом в очередной раз опускается.
– Достаточно! – я дёргаю ненавистную мне цепь и обматываю её вокруг шеи, чтобы не мешалась при ходьбе, беру в руки кувшин с вином, направляясь к круглому столу.
– Моя рабыня нальёт вам вина, братья, – радостно возвещает эмир, выделяя слово «моя».
Короткое слово как предостережение, чтобы никто из них не позволял себе лишнего. Чаши каждого из шести кочевников наполнены до краёв, но они поспешно хлещут вино и подставляют их вновь, вовсю оглаживая моё тело сальными взглядами и отпуская вполголоса шуточки.
– Вернись на место, – окрикивает меня эмир, нетерпеливо постукивая пальцами по столу. Недовольный ропот среди предводителей улусов смолкает, стоит Симбиру лишь кинуть взгляд их в сторону.
– Исполни обещанное, эмир. Подари старику лёгкую смерть, как и говорил.
– Справедливое требование, – кивает эмир, – эй ты, подай лук…
К эмиру спешит один из слуг, неся изогнутый лук.
– Нет, не такой, – усмехается эмир, в глубине зрачков отражается пламя костра.
И моё сердце сжимается от нехорошего предчувствия. Слуга возвращается, неся в руках лук, раза в три больше обыкновенного, лёгкого лука конных всадников. У этого – длинные плечи и толстая тетива. Боевой усиленный лук, стреляющий намного дальше обыкновенного. Но и натянуть его стоит гораздо большего труда, не каждый сможет с ним справиться.
– Не думаю, что ты обучена стрельбе из лука, рабыня. Но вот твой подарок, меченый… Он, как и все дети, обучался этому с детства.
Со стороны стола, за которым сидит Отхон, слышится злорадный смех.
– Подойди, мальчишка. Возьми лук и порази цель. Попадёшь в того старика – облегчишь его мучения.
– Лживый ублюдок!..
– Разве я солгал? – смеётся эмир, – давай, волчонок, не медли. Или я лишу старика даже такого мизерного шанса на избавление от мук.
Касым, побледнев, выходит вперёд, беспомощно взирая на меня.
– Шевелись! – ревёт со своего места Отхон, подгоняя мальчишку.
Касым берёт в руки луч, с натугой вскидывает его для выстрела и прикладывает стрелу.
– Стреляй, Касым, у тебя получится…
Моим словам вторит оглушительный хохот. Мальчишка закусывает губу и изо всех сил тянет тетиву на себя. На тонких смуглых ручонках прорезываются очертания жил, а на шее вздувается синеватая вена от усердия. Он тянет тетиву, сдвигая её с мёртво он сам – стрела, запущенная в цель. Миг… Стрела, не долетев до цели, втыкается в землю у костра. Раздаются громкие хлопки ладонями о ляжки, кочевники смеются беснуясь. Отхон ржёт громче всех. Смех грохочет, словно камнепад, вырываясь из его пасти. Если бы моим взглядом можно было сжечь, от него сейчас бы не осталось и жалкой горстки пепла.
– Прости, госпожа, – беспомощно шепчет Касым.
– Ха-ха-ха! Чомпот, ты – бесполезная требуха… Галзан-бай, теперь и тебе ясно, что от него никакого толку?.. Позор нашего улуса…
Отхон ржёт и вдруг начинает судорожно кашлять, из глотки вырывается кашель и надсадные хрипы, не прекращающиеся ни на мгновение. Лицо его багровеет, а потом становится едва ли не синим, он царапает горло руками, не в силах остановить кашель и падает на землю хрипя. Встревоженные лица обращены в его сторону, по спине Отхона стучит ручищей сосед кочевник… Через пару мгновений Отхон откашливается и, вытерев слюну с губ, сипит в мою сторону:
– Ведьма сглазила меня… Сука наслала проклятие своим взором…
– Просто ты жрёшь слишком жадно, – лениво замечает эмир, – а старику не повезло. Как и двум твоим охранникам…
– Нет! – вырывается у меня изо рта.
– Нет? Нет?.. Я дам тебе ещё один шанс. И если ты выполнишь, что я велю, так уж и быть. Я своими руками оборву им жизнь, оказав великую честь.
Он выдерживает многозначительную паузу и улыбается:
– Вымой мне ноги, рабыня…
Эмир кивнул и смуглая рабыня принесла кувшин и таз для омовения, поставив его у ног эмира. Я скривилась внутренне – омыть ноги косоглазому означало бы окончательно принять свой статус рабыни, ничтожества, пустого места. Но потом до моего слуха вновь донёсся стон боли Приама. Кочевники развлекались, то и дело погружая ноги несчастного в котёл. Я всё ещё медлю, не решаясь окончательно низвести себя, как Симбир машет рукой слуге:
– Искупайте нашего врага как следует…
Мой взгляд устремляется к Приаму, тело которого странно дёрнулось и повисло безвольным мешком, как и тела двух охранников. От удивления эмир Симбир привстаёт на подушках, ища глазами виновника случившегося.
Его фигура скользит бесшумно, несмотря на массивность и внушительный рост. Тело по пояс обнажено, только на левой руке закреплён нарукавник и предплечник. В ладони зажаты метательные звёзды. На суровом лице – ни тени улыбки. Тёмные волосы заплетены в косички, а нижняя часть лица прячется в чёрной бороде. Инсар… Моё глупое сердце пропускает удар и начинает безвольно трепетать сразу вслед за этим.
– Это ты, мой друг, лишил меня развлечения? – недовольно спросил эмир.
Инсар неторопливо прошёл к столу эмира, усаживаясь рядом:
– Я пришёл пировать и наслаждаться победой, но не слушать вопли твоих пленников.
– Бессмертным неприятны вопли жертв? – смеётся эмир.
– Я – боец и воин, но не заплечных дел мастер.
– И всё же я недоволен, – морщится эмир, – ты лишил нас чудного представления.
– Я принёс тебе победу над целым городом, – возражает Инсар, – тебе мало пленников?
– Увы, но мало… Всего пару-тройку тысяч, в то время как нас – великое множество.
– Значит, ты плохо искал.
– Вот как? Мои люди перерыли весь город, облазили все их каналы и подземные укрепления. Ничего. Эй рабыня, не стой. Налей моему дорогому гостю вина.
– Я не пью вина, – отмахивается Инсар.
– Тогда налей мне, моя чаша уже пересохла. Живее!..
Я медленно сдвигаюсь с места, чувствуя, как Инсар неотрывно смотрит на меня обжигающим взглядом, от которого хочется убежать. Спрятаться, чтобы он никогда не видел меня такой – униженной, с цепью на шее, прислуживающей выродку, разлёгшемуся на подушках. Но потом я вспоминаю: именно он со своими воинами прорвал оборону и в числе первых пронёсся смертоносным вихрем по городу, зная, что за его стенами правлю я. Он знал. Не мог не знать. И он ничего не забыл. Не поэтому ли он нанялся на время к эмиру? Чтобы опустошить дорогой мне город, выбить почву из-под ног и насладиться моментом торжества?
