Глава 1. Аманда
– Аманда! Ты не можешь так поступить!.. Пошёл всего пятый день премьерного спектакля… Мы на пике. И сейчас… О Господи… Это безумие! Почему именно сейчас? Я не понимаю.
Манфред обмахивался плотным листом бумаги. Это была программа спектакля. Золотые буквы на красном, витые вензеля…
– Вот и я не понимаю, Манфред. Кому могла помешать моя милая бабуля? – я щёлкнула пальцем по письму, не дававшему мне покоя со вчерашнего вечера, – она была сущим ангелом.
– Какая разница, Аманда! Ты уже давным-давно покинула ту убогую дыру. Не всё ли равно тебе, что там происходит? Посмотри на себя – ты звезда, королева, Богиня!..
– Я знаю, Манфред. Не стоит петь мне хвалебные оды в надежде на то, что я изменю своё решение.
– Пятый день премьерного спектакля! – не сдавался Манфред, трясясь за моей спиной, – если ты не выйдешь, это будет катастрофа. Скандал!
– Мой милый толстячок. Не ты ли говорил, что нет лучшей рекламы, чем хороший скандал? Мы уже проделывали этот фокус не один раз. А потом ты срывал полные кассы и не знал, по каким банкам рассовать золотишко – так много его оказывалось. Я не выйду танцевать сегодня на сцену. И точка.
– Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении.
– И что с того? – я аккуратно стирала броский макияж, глядя на себя в зеркало, – он сидит на каждом моём представлении.
– Петер, принеси цветы! Живо!.. – крикнул Манфред в коридор.
Раздался топот ног и через минуту Манфред втискивал в тесное пространство гримёрной огромный букет алых роз.
– От герцога, – произнёс он так благоговейно, словно сам выращивал эти розы.
– Пф-ф-ф…Скучно! Вели унести их. От аромата роз у меня может разболеться голова.
– Здесь конверт с запиской.
– Какой ты надоедливый!..
Я протянула руку в сторону, зная, что Манфред, желая мне угодить, сделает всё, даже попытается пройтись колесом, лишь бы уболтать меня выступить на сцене.
О да, сейчас он зависит от меня в большей степени, чем я от него. Времена, когда я часами обивала пороги театров с просьбой хотя бы взглянуть на мой танец, остались давно в прошлом. Чуть меньше пяти лет минуло с момента, когда я по шесть-семь часов простаивала под проливным дождём, дожидаясь своей очереди. Тогда мне едва удалось уговорить Манфреда посмотреть на меня хотя бы одним глазом. Успех пришёл не сразу. Поначалу на меня навесили кричащий ярлык «похабщина» – слишком откровенно для балета, слишком зажато для прочих танцулек.
Но год-полтора упорной работы в том же направлении – и мы взлетели над этим скучным стадом серых обывателей, изумлённо блеющих вслед моей восходящей звезде. Сейчас для меня не представляло никакой сложности небрежно распахнуть двери любого из театров и навязать свои условия, но по старой памяти я держалась за Манфреда и его театр, значительно преобразившийся с тех пор. Сейчас он был одним из самых крупных и престижных во всем герцогстве.
Я развернула конверт с записочкой.
«Мечтаю припасть к твоим ногам. Отель Золотая Куница, номер 318. Сегодня после полуночи».
Я подавила зевок скуки. Поначалу ухаживания герцога мне льстили. Мужчиной он был видным и щедрым, но вскоре он мне приелся. Как чересчур пресное блюдо. А ещё мне не нравилось, что он считал нужным черкануть пару строк так, будто я должна была благодарить до конца дней своих лишь за его внимание. И драгоценности, подаренные им, шепнул внутренний голосок. Парочка изумительных ювелирных комплектов из золота с россыпью бриллиантов и изумрудов, около десятка чудных брошей и перстней, красота которых поражала воображение. Да. И что с того?..
– Ничего нового я там не увидела.
Я без всякого сожаления разорвала сложенный вдвое листок кремовый бумаги.
– Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении не один.
Манфред выдержал многозначительную паузу, будто собирался объявлять перед толпой о моём выступлении.
– С супругой.
– Хм… Вот как. Хочу на это взглянуть.
Я потянулась и встала.
– Халат, Манфред.
Манфред поспешил исполнить просьбу и накинул мне на плечи роскошный алый халат. Шёлк нисколько не грел. В коридорах театра в нём было чертовски холодно. Но халат смотрелся на мне безумно красиво. Алый шёлк струился по телу, словно живой. Я выскользнула из гримёрной и подошла к выходу.
– Центральная ложа, – услужливо подсказал Манфред, вкладывая мне в руку театральный бинокль, – сушёная рыба сегодня прифрантилась.
Я коротко рассмеялась. Иногда в речи Манфреда проскальзывали словечки, больше подходящие уличной шпане, чем отпрыску театральной династии. Кто знал, был ли он на самом деле тем, кем представлялся? Вдруг и он, подобно мне, создал себя сам?
Я поднесла бинокль к глазам и посмотрела в указанном направлении. Супруга герцога сидела с идеально выпрямленной спиной, будто проглотила палку. Сухие, худые пальцы сжимали веер так сильно, что он вот-вот мог раскрошиться у неё в руках.
– Неужели модистка не может подсказать супруге герцога, что жёлтый ей совершенно не к лицу? Она и без того не может похвастать красотой, а жёлтый придаёт ей болезненный вид.
– Да-да, – хихикнул Манфред, потирая ладошки.
О моей связи с герцогом не болтал только ленивый или глухонемой, как и о необъявленной войне между мной и супругой герцога. Она не посещала ни одного моего спектакля, какой бы фурор он ни производил в высшем свете. А я игнорировала её пресные благотворительные вечера, ставшие своего рода визитной карточкой города, куда многие считали за честь быть приглашёнными. Факт, что супруга герцога явилась на пятый день премьеры, приятно тешил самолюбие.
– Теперь ты понимаешь, что ты не можешь не выйти на сцену, – тянул своё Манфред.
Я обернулась, смотря на него сверху вниз: пухлые щёки тряслись от волнения, взгляд карих, навыкате глаз напоминал взор голодного уличного пса. Я потрепала его по щеке и поправила парик, немного сползший влево.
– Теперь я точно не выйду!
– Но почему?! – воздел к небесам руки Манфред, – она запустит ядовитый слушок, что ты испугалась её присутствия.
– О нет, дорогой!.. Все будут шипеть по углам только о том, что супруга герцога, придя на мой спектакль, получила щелчок по носу. Как там она говорила? «Всего единственный раз замарается просмотром непотребной пляски?» Для того чтобы посмотреть на меня в танце, ей придётся притащить свою задницу сюда не единожды.
– Дева Мария и все святые угодники! – прислонился к стене Манфред, – Ами, ты разобьёшь мне сердце!..
– Вот только не надо напирать на давнюю дружбу и давить на жалость. И прекрати называть меня Ами. Я уже давно не девчонка с улицы.
