С опаской отряд отважных жителей выдвинулся к Сучьей впадине и нашёл подтверждение словам Манфреда. Ох, что тут началось! Позеленевшие от страха жители Вольфаха судорожно начали припоминать, какие предметы в их домах были сделаны руками Германа. Они развели на улицах города костры и сжигали в них всё, сделанное руками плотника: стулья, столы, деревянные игрушки, кухонную утварь!.. А один из жителей вовсе поджёг свой дом и дровяной сарай, заявив, что лучше ютиться на окраине, чем нежиться в добротном доме, построенном руками лукавого.
Религиозность жителей Вольфаха выросла в несколько раз! А Ганс Петерсен был вынужден согласиться выделить деньги из казны на строительство ещё одной церквушки. Скорее всего, в ближайшие несколько лет жители Вольфаха будут пить, есть и умываться только освящённой водой – до того их напугало свершившееся. И домик Охотника они обходят по большой дуге, не желая беспокоить жилище оборотня, даже якобы уже пустующее.
О том, почему это всё началось, мы с Манфредом решили скромно умолчать. Слишком тяжёлой окажется эта тайна для большинства жителей. Я бы вот не хотела узнать, например, что моя бабуля грызла ногу соседа от голода и скармливала её же своим детям, чтобы они выжили в тяжёлые времена. И в то же время умерли двое детей, а у меня, прими бабуля другое решение, были бы ещё близкие родственники. Эх.. Всё это настолько сложно, что нет единственно правильного решения.
Но с точностью могу сказать, что с нетерпением дожидаюсь момента, когда можно будет покинуть Вольфах. И кажется, я не скоро захочу сюда вернуться. В моих светлых мечтах мы с Рикардо покидаем Вольфах под покровом темноты, потом я утираю нос всем этим засранцам из Аугсбурга и… дальше я пока ещё не придумала. Но уверена, что нас ждёт нечто совершенно необыкновенное! Я не привыкла сидеть без дела, как ни крути!..
Я всё время порываюсь наведать Охотника, но Манфред толстой ласточкой вьётся вокруг меня, шипя время от времени:
– До чего же ты нетерпеливая! Этот мужлан от тебя никуда не денется! Уверен, что он сохнет по твоему отсутствию и зализывает раны на брюхе… Потерпи несколько дней. Как только всё уляжется, и перестанет тянуть гарью, мы покинем эту клоаку!
Дядюшка Густав настоял, чтобы я последние дни пожила у них, и даже Анна понурила голову, признав, что мне пришлось несладко. А Манфред оказывается прав. Нет, я не вижусь с Охотником. Но на узком подоконнике в домике дядюшки Густав ранним утром появляется горсть лесных ягод. Я катаю их на языке, вглядываясь в темнеющий лес, и вспоминаю сладостные поцелуи Рика с привкусом брусники. Как бы мне дать знать ему о себе? Манфред тут же фыркает:
– Я уже распустил по всему Вольфаху слух, что мы вот-вот отбываем. Будь уверена, приползёт на брюхе к твоим ножкам.
– Обязательно говорить в таком тоне? Забыл, как Рикардо отвесил тебе пинок под зад? Между прочим, я тоже могу взмахнуть ногой!
– А я что? Я?.. Ничего! Совершенно ничего, просто говорю, что тебе, звезда моя, не о чем переживать. Ты очаровала этого… грубияна. У него просто не было шансов устоять перед твоей красотой, обаянием и вздорным нравом, само собой… Ох, не знаю, что находят мужчины в капризных красотках! Вот когда я соберусь остепениться, я выберу себе…
Я не слушаю его болтовню, он привычно бубнит на заднем фоне и строит какие-то планы. Отбывать мы собираемся очень ранним утром, едва рассвет окрасил горизонт бледными красками. С дядюшкой я простилась ещё на пороге дома, пока Манфред, пыхтя, запихивал чемоданы в нанятый экипаж. Я сажусь и прошу кучера потихонечку проехать по Вольфаху, чтобы проститься с городком. Стучу по стене, прося остановить у самой окраины, и прогуливаюсь по улице. Манфред семенит рядом со мной:
– Мне кажется или стало значительно холоднее?
Он трёт свои замёрзшие уши под париком и притоптывает на месте.
– Нет, Фредди, тебе не кажется. Наступила настоящая зима… До этого дня морозец стоял лёгкий, а сейчас придётся помёрзнуть.
– У-у-у, как я мечтаю о горячей ванне!
Манфред косится по сторонам.
– Я же говорил, что твой зверюга явится. Вон там тень промелькнула…
Я подхожу к стене заброшенного дома. Манфред прав. Рикардо приближается: всё тот же Охотник, со своей неизменной шляпой, в широком плаще. Кажется, только осунулся и черты лица заострились. Что бы он ни говорил, но схватка далась ему очень нелегко.
– Рик!
– Тебе лучше не мять мне бока, красотка. Я ещё не тот живчик, каким бы ты хотела меня видеть. И явно буду и вполовину не так красив. Тварь знатно исполосовала меня, – усмехается Рик, оставаясь в тени дома. Только глаза сверкают из-под полей шляпы.
– Шрамы украшают настоящего мужчину. И зверя, наверное, тоже, – лебезит Манфред, – ты, Рикардо, станешь настоящей легендой Вольфаха. Самое время улизнуть отсюда куда-нибудь в другое местечко, да? Кстати, с документами проблем не возникнет! Я знаю одного… хм, художника. Такой мастер! Способен даже лик Бога нарисовать, пусть его никто и не видел! Ой, прости мне, Господи эту шутку! Мне же теперь не по чину…
– Манфред! – окликаю я толстячка.
– А что? Мы поставили на уши этот стрёмный городишко! Жителям Вольфаха надолго запомнится приезд Аманды Штерн, – важно произносит Манфред, воинственно поглядывая по сторонам, и спохватывается, – я подожду на козлах, перекинусь несколькими словами с кучером. Расскажу ему парочку свежих сплетен…
Глава 62. Охотник
Манфред торопливо семенит на своих коротеньких ножках прочь, оставляя нас наедине, чтобы дать нам возможность… высказаться? Поставить точку? Я усмехаюсь. Мои руки засунуты глубоко в карманы брюк. И я даже схватился пальцами за подкладку, чтобы удержать их там и не тянуться кАманде.
– Обидчики твоей любимой бабули наказаны. Ты перевернула этот стрёмный городишко вверх тормашками, но добилась своего. Ты умница, Ами.
Аманда пристально вглядывается мне в глаза, на лице застыло ожидание. Лёгкая улыбка на губах. Она ждёт. Ждёт. Ждёт, что я добавляю что-нибудь ещё. Но я молчу. Улыбка увядшим лепестком сползает с её губ.
– Умница – и всё, Рикардо? Больше ничего не хочешь добавить?
– Весь Вольфах пробудился ото сна. И не только. Мы с тобой здорово повеселились.
– Повеселились? – переспрашивает она. В карих глазах плещется непонимание и загораются костры обиды.
– Да. Но любое ярмарочное представление, даже самое весёлое, рано или поздно заканчивается. Тебя заждались жадные до зрелищ зрители. Тебе нужно возвращаться в Аугсбург, малышка.
Аманда шагает вперёд и хватается за ворот рубашки, тянет меня к себе, но я не поддаюсь. Стою на месте неподвижной каменной глыбой. Ткань рубашки трещит и вот-вот порвётся.
– А как же ты, Рик? Ты не едешь со мной?
Вот и сказала. Как всегда, прямо и не стыдясь своих желаний. Я вынимаю руки из карманов. Но только затем, чтобы отцепить её хваткие пальцы от своей рубашки и подержать немного её крошечные ладошки в своих. Я сжимаю их.
