– Я могу заплатить золотом.
– На что мне оно? – спрашивает камень.
– Я буду служить тебе.
– Я не божество, чтобы приносить мне дары и обмывать слезами молитвенного экстаза мои стопы.
– Тогда чего ты ждёшь взамен? – я не понимаю, чего хочет от меня этот каменный истукан.
Каменные губы вновь смыкаются, а после произносят:
– Я жажду вырваться из каменного плена, навязанного мне, и вновь почувствовать себя живым. Я хочу вновь чувствовать своей кожей дуновение ветра и ласковое касание женских рук. Я хочу ощущать жару и холод, прожить несколько десятков лет и стать землёй под ногами моих потомков. Я хочу сбросить с себя каменный панцирь.
Я заворожено слушаю его сильный глубокий голос, спрашивая, едва он замолчал:
– И что требуется от меня?
– Боги обрекли меня на вечную службу, если только кто-то не захочет занять моё место по доброй воле, взваливая мой долг на свои плечи.
Я потрясена, в голове не укладывается сказанное им.
– Я не знаю, каково это.
– Узнаешь. Произнесёшь клятву и едва я исполню свои обещания, займёшь моё место.
– А как же мой сын? Он ещё слишком мал и едва начал ходить!
– Ты хочешь спасти его от Зверя? И спасёшь. Но придётся поплатиться чем-то взамен.
– Как я могу бросить его на произвол судьбы?
– Я взращу его, словно собственное дитя. После стольких лет пребывания в камне я, исполнив обещанное, найду тихое местечко и покладистую жену, которая будет любить его словно своего.
В горле встаёт тугой ком, который тяжело сглотнуть. Слова каменного существа кажутся мне кощунственными и невозможными. Мой сын в чужих руках? Нет, ни за что! А каменное изваяние, словно читая мои мысли, произносит:
– Твой сын в руках Зверя или в руках того, кто до самого последнего вздоха будет связан клятвой? Я не смогу поступиться ею.
Я не в силах решить вот так сразу, растерянно произношу:
– Если я соглашусь, я потеряю его…
– Если не согласишься, Зверь пожрёт его или изменит до неузнаваемости, превратив в одно из тех мерзких созданий, которыми населяет свои земли. Если же согласишься, то сможешь спасти его… Да, придётся оторвать его от себя, но зато он будет жить.
Я молчу. Мгновения утекают в никуда, а сумерки подкрадываются всё ближе, уже касаясь плеч зябкими пальцами. Стук сердца гулко и громко звучит в моей голове.
– Решай. Пока совсем не поздно, – голос звучит глуше и тише, чем до этого.
Я смотрю на каменный утёс и не нахожу следов вытесанного в нём лица, а оставшиеся линии и трещины с треском стягиваются обратно. Я подбегаю к скале и торопливо произношу обещания, клянясь, расцарапываю ногтями свежий порез и разношу поверх камня собственную кровь, ожидая ответных действий. Но камень окончательно становится только камнем – и больше ничем.
Глава 26
Моё ожидание ответа от каменного истукана затягивается. Я смотрю на каменный утёс так долго, что начинают болеть глаза, а в темноте и вовсе не разобрать очертаний даже собственных рук. Я намерена ждать до рассвета и укладываюсь прямиком на землю, завернувшись в плащ. Сон долго нейдёт, но всё же смежает усталые веки. Кажется, что долго не смогу заснуть, но на самом деле проваливаюсь в сон с головой, словно ныряя в чёрный колодец, по стенам которого струятся тени, издающие скребущие звуки. Нет, что-то не так. Слишком громко и близко звучит это «хр-р-р-р-р», словно скребут металлом по камню. Я размыкаю глаза и сажусь. Солнце уже высоко, а звук всё ещё доносится до моего слуха. Значит, не сон.
– У тебя слишком тупой нож, – слышу я позади себя низкий мужской голос.
Я вздрагиваю и оборачиваюсь, будучи не в силах выпутаться разом из плаща, обмотавшегося вокруг ног. Моему взору предстаёт странная картина: крепкий широкоплечий мужчина сидит, повернувшись ко мне боком, и проводит лезвием ножа по коже руки. От каждого соприкосновения раздаётся скрежетание, а в стороны разлетаются искры. Я не могу поверить своим глазам. Кажется, что моё зрение меня подводит: лезвие ножа касается камня, а едва оно взмывает вверх, кожа вновь становится такой же, как у обыкновенного человека.
– Кто ты? – мой голос дрожит.
– Я тот, кого ты пробудила вчера, прося о помощи.
Мужчина вертит лезвие к крупных ладонях и проверяет его остроту подушечкой пальца, кивает и начинает кромсать длинные, спутанные волосы на голове. Я изумлённо наблюдаю за его резкими уверенными движениями. Он ловко орудует лезвием даже вслепую, не смотря на своё отражение: небрежно откидывает обрезанные пряди прочь, оставляя часть волос на голове, и скребёт остриём кожу головы выше висков, выбривая наголо.
– Подойди, – велит он мне, и я встаю, не в силах ослушаться его, подчиняясь грозной силе его голоса, – заплети мне волосы так, чтобы они не мешались.
Мужчина даже не смотрит на меня, явно ожидая повиновения с моей стороны, а сам оттягивает отросшую бороду и кромсает лезвием.
– Чего ты ждёшь?
Я осторожно касаюсь тёмных жёстких волос, запуская в них пальцы, расчёсывая ими пряди, за неимением гребня. Мне удаётся лишь немного привести их в порядок, а потом я плету косы, плотно прилегающие к коже головы, как он велел. Он всё так же скребёт своё лицо широким лезвием, терпеливо дожидаясь, пока я закончу и завяжу узлом пряди на концах, проводит ладонью по голове. Мужчина словно проверяет, насколько хорошо я исполнила указ, потом встаёт и оборачивается ко мне лицом.
Он возвышается надо мной, словно исполин, и мне приходится задрать вверх голову, потому что взгляд упирается только в широкую мускулистую грудь, испещрённую непонятными знаками. Его лицо сложено из резких линий, черты грубоваты и суровы. Тёмные глаза смотрят пристально, а брови нахмурены. Он вовсе не походит на одного из добрых спасителей из детских сказок и вызывает невольный трепет.
Я отхожу назад, чтобы увеличить расстояние между нами и невольно перевожу взгляд вниз краснея. Мужчина наг и не стесняется своей наготы, усмехается и стоит спокойно, чуть расставив в стороны длинные сильные ноги. Я поспешно стягиваю с себя плащ, протягивая ему. Он берёт его и с треском рвёт плотную ткань. Я становлюсь к нему боком, краем глаза наблюдая за тем, как из полоски оторванной ткани он ловко мастерит набедренную повязку, прикрывая мужское естество.
– Я Аврелия.
Он молчит, оправляя материю на бёдрах, делает несколько шагов, проверяя, насколько удобно ему будет двигаться. Под смуглой кожей перекатываются мышцы, демонстрируя мощь, запертую в его теле.
– Поешь. И двинемся в путь, – мужчина встряхивает плащ и накидывает на плечи. Он не покрывает его полностью, но всё же так лучше, чем ходить почти голым.
– А как мне тебя называть? – я отламываю кусок хлеба и протягиваю ему. Он держит пару мгновений его в руках, словно величайшую драгоценность, и возвращает кусок хлеба мне.
