–… он скоро издохнет. Ублюдки подсунули порченого коня.
– Ты знаешь, что делать. Коня, как и того, кто осматривал его – в расход. Что же касается сельчан, навестим их совсем скоро… На обратном пути.
Вот, значит, какая кара постигает тех, кто осмелился обмануть Его. Ро’ан тем временем исследует руины, натыкаясь на кованный сундук, частично заваленный камнями. Он раскидывает их за пару мгновений и срывает руками большой замок, висящий на сундуке.
– Мы же не мародёры, – возражаю я.
– Мертвецам всё это ни к чему, – спокойно возражает Ро’ан и выкидывает из сундука одну вещь за другой. Некоторые из них сделаны из тончайшего шёлка, другие украшены искусной, кропотливой вышивкой. Но падая на землю, чёрную от копоти, оно смотрится так нелепо в этом уродливом месте, что понимаешь – здесь нет места красоте.
– Переоденься, – Ро’ан кидает мне ворох скатанной им одежды, – в своём изорванном платье ты будешь привлекать слишком много внимания.
Я ловлю предложенное и хочу отойти подальше, чтобы переодеться, но Ро’ан хватает меня за локоть.
– Ты с ума сошла? Оставайся здесь на месте. И не смей удаляться без меня.
Его пальцы разжимают мой локоть, а сам он склоняется над сундуком, отбирая нужное. Я застываю на мгновение, но потом поспешно отворачиваюсь, становясь боком, и поспешно стягиваю через голову платье, беря предложенное. Я расправляю одежду, натягиваю короткие нижние брюки и чувствую тяжёлый взгляд, скользящий по телу, распрямляюсь, замечая, как Ро’ан, не таясь, разглядывает меня с непонятным выражением лица.
– Одевайся скорее, – велит он.
Непослушные пальцы едва справляются со своей задачей под пристальным взглядом. Наконец, я надела всё, что кинул мне Ро'ан. Одежда просторная и свободно болтается на теле, мне приходится потуже затянуть завязки. Ро’ан подходит и суёт мне в руки мягкие высокие сапоги, выделанные из шкур животных, и накидывает на плечи просторный плащ. А следом он внезапно наклоняется и, запачкав руку чёрной сажей, размазывает её по моему лицу, и без того грязному.
– В местах, подобных этому, красота становится проклятьем и привлекает ненужное внимание. Спрячь её как можно дальше.
Сам он надел просторные штаны, пришедшиеся ему впору, а вот с рубахой не задалось. Натянул её на себя и нагнулся, чтобы надеть сапоги – послышался треск разрываемой ткани. Ро’ан отбросил обрывки ткани в сторону, ограничившись тем, смог подобрать.
– Здесь нам больше нечего делать.
Глава 30
Ро’ан манит меня рукой, велев идти следом.
– Ты знаешь, куда идти? – спрашиваю его я.
– А ты разве не знаешь? – усмехается, едва обернувшись, и продолжает путь.
– Нет, я просто бежала куда глаза глядят. Мне надо было убраться как можно дальше из родного селения.
– И всё же ты шла по верному пути, не отдавая себе в этом отчёт. Он забрал твоего сына? Значит, тебя ведёт зов сердца. Надо торопиться, пока ты ещё помнишь его.
Я едва не спотыкаюсь на ровном месте.
– Ты говоришь странные вещи. Как можно забыть своё дитя?
Ро’ан молчит несколько мгновений, а потом говорит:
– Можно… Можно обернуть живое прахом, и извратить так, словно его никогда и не было. Он пожирает не только плоть, но и души.
– Я помню своего сына.
– Только потому, что Он ещё не начал превращать его в нечто иное. Или у него на твоего сына другие планы.
Я не знаю, что ответить ему, но не могу поверить в сказанное им. Ро’ан оборачивается и смотрит мне прямо в глаза:
– Не веришь моим словам? А многих ли забранных им людей ты помнишь?.. Он забирает их не каждый год, верно? Но рано или поздно приходит за ними. Вы отдаёте ему положенное число бездумно, а потом вдруг оказывается, что ты не можешь вспомнить ни имени, ни черт лица, даже если человек был тебе близок и дорог. Там, где должна гнездиться тоска и печаль по разлуке, появляется ничто, пустота…
– Я помню тех, кого он забирал в последний раз, – упрямо повторяю я.
– А в предыдущий? – усмехается Ро’ан.
– Может, я была слишком мала, чтобы запомнить их?
– Может, ты просто страшишься забытья? – в тон мне отвечает Ро’ан, – чистая, невинная кровь ценна для него, тела юных дев – пища или сосуды, в которых он выращивает мерзкие формы жизни, пожирающие их изнутри и меняющие так, что они становятся чем-то иным. Он создаёт собственный мир на месте существующего, стирая его. И если ты почувствуешь, что с каждым днём тает частичка воспоминаний о твоём сыне – значит, Зверь приступил к изменению его в угоду своим интересам.
От слов Ро’ана мороз продирает по коже и стынет всё внутри.
– Я не забуду своего сына, – упрямо мотаю головой, – что бы ни произошло.
– Если мы опоздаем, забудешь. Воспоминания о нём сотрутся из твоей памяти так же, как сходит талый снег по весне, или как забываешь касание ветра в следующий же момент, едва он перестаёт ласково касаться твоей кожи.
Моё сердце начинает бешено колотиться в груди, а слова Ро’ана кажутся невозможными, но наполнены такой тоской, что кажутся правдивыми.
– Тогда нам следует поторопиться, нет времени стоять на месте, – я огибаю его по дуге. Ро’ан через несколько мгновений идёт следом и смеётся. Так странно слышать смех среди окружающего мрачного пейзажа от того, кто способен в мгновение ока превращаться в камень.
– Ты одержима идеей вернуть себе родное дитя во что бы то ни стало, да? Кто знает, вдруг именно это и позволит нам не сбиться с пути и, возможно, спасти твоего сына.
– Нет никаких возможно, – сердито отвечаю я, – я верну его. А ты поможешь мне, как и обещал, клянясь в этом.
– В случае удачного исхода событий, – поправляет меня Ро’ан.
– Удача… Удача отвернулась от меня ещё тогда…
Но Ро’ан не даёт мне договорить, резко дёргает за руку и заставляет метнуться в сторону, в заросли высокой травы.
– Тише… Там впереди кто-то есть.
Я приникаю к земле как можно ниже и смотрю в указанном направлении, замечая движущуюся телегу, с закреплённой на ней клеткой, в которой сидят люди, устало прислонившиеся спинами. Тройкой лошадей управляют двое, сидящие на козлах и переговариваются вполголоса.
– Торгаши соплеменниками везут дань, – вполголоса замечает Ро’ан, – многие добровольно примыкают к нему, их даже не нужно запугивать. Звон золота для них слаще смеха своих детей.
– Что будем делать?
– Последуем за ними по следам. Сделаем вид, что тоже идём на поклон, но будем держаться особняком. Я думаю, что уже к вечеру мы выйдем к какой-нибудь деревеньке.
Мы прячемся ещё некоторое время в траве, а потом продолжаем свой путь скорым шагом, почти не разговаривая. Мне кажется, что я в жизни не проходила ещё столь длительных расстояний. Ноги сами несут меня вперёд, даже тогда, когда кажется, что сил уже не осталось. К вечеру следы от колёс телеги выводят нас к деревушке, виднеющейся вдали. Над селением кое-где курится дымок. Значит, там есть живые.
