– Зачем ты шла за нами? Какое тебе дело до простых одиноких путников?
– Для обычных одиноких путников вы слишком резво передвигаетесь туда, куда путь для простых смертных закрыт. Если только Он не пожелает провести кого-то в свои чертоги. Да-а-а-а… Я знаю эти тропы так, как никто другой.
Мы переглядываемся, а Ро’ан, будто бы невзначай, кладёт ладонь на рукоять небольшого топорика, заткнутого за пояс его штанов.
– Снесёшь мне голову вот этим? И не узнаешь краткого пути, ты, обращённый в камень. Идёшь тем же путём, что и раньше. И опоздаешь, как в прошлый раз.
Лицо Ро’ана стремительно меняется, рот раскрывается в жутком, яростном оскале, запечатлённом в камне, и мощным ударом кулака он бьёт Леду по голове, сминая кости черепа.
– Да, и что дальше? Мне, как и тебе, не суждено умереть раньше того, как разрешат они.
Леда смеётся и пальцами вытаскивает из зияющей раны на голове осколки костей.
– Неприятное зрелище, девочка, знаю…
Леда перехватывает мой взгляд и натягивает капюшон на голову, пряча раны, и ворчит в сторону Ро’ана:
– Отсёк бы мне голову и кинул в яму? Она бы приросла обратно… Чтобы избавиться от меня, тебе бы пришлось сделать так, чтобы она постоянно была отделена от тела. Носил бы её с собой, как памятный талисман? А следом за тобой бежали бы мои ноги…
Леда хихикает, на краткий миг мне кажется, что она не в своём уме. Хотя кто из ныне живущих остался бы при здравом рассудке в подобном месте?
– Надо прибить эту тварь, и дело с концом, – говорит Ро’ан.
– Нет, подожди…
Меня останавливает не только тот странный шёпот, услышанный мной ранее, не только слова о том, что она якобы знает краткий путь. Я чувствую, что старуха не лгала, когда говорила о Ро’ане. Я хочу узнать о нём больше, чем те несчастные крохи, что известны мне.
– Краткий путь? Откуда ты знаешь его?
– Я обречена скитаться. Я не могу подолгу сидеть на одном месте. Я могу пробираться так тихо, что становлюсь почти незаметной. Я слышу и знаю многое.
– Почему ты обречена? – из всей речи я улавливаю первое сказанное ею и хочу услышать ответ.
– Это долгая и давняя история, – усмехается Леда.
– Я люблю истории. Если они правдивы.
– Правда заключается в том, когда воинство зверя пришло за данью, мужчины нашего селения воспротивились тому и перебили немногое количество воинов, что было послано им. Расплата не заставила себя долго ждать, и сопротивление было подавлено новыми прибывшими воинами. Но перед тем мужчины успели отправить подальше своих жён и детей, велев увести их тропками, известными лишь одной пронырливой и расторопной пастушке. Она уводила их так быстро, как только могла, но могла идти бы гораздо быстрее, если бы не малые и кричащие дети, и женщины на сносях, и немощные старухи. Пастушка завела их в пещеру, велев отдыхать, а сама, едва сомкнулись глаза беглецов, бежала прочь, подгоняемая страхом. Она всегда хорошо и быстро бегала. Как бегает до сих, преследуемая проклятием тех несчастных, брошенных на произвол судьбы.
Я была не в силах молвить ни слова. Рассказ произвёл гнетущее впечатление. Мне было нисколько не жаль её. Она получила по заслугам, но голос её был полон тоски и сожаления. Возможно, Визалия была права, говоря о том, что иногда я думаю о людях так, как они того не заслуживают. Но сейчас в отстранённом и обезличенном рассказе Леды мне слышалось раскаяние и желание что-то исправить.
– Что заставляет тебя бежать? Просто остановись и упокойся.
– Это сильнее меня. Страх, который гонит меня прочь. Страх даже не перед Зверем. Просто животный безумный страх, ставший частью меня. Я много раз пыталась остаться на одном месте, но в самый последний момент срывалась с места прочь.
– Что ты хочешь от нас? Ты следишь за нами не из простого любопытства, верно?
– Вы идёте не тем путём. За время, что спал каменный истукан, многое изменилось. И совсем скоро вы выйдете прямиком на одно из его укреплений… Я же знаю окольные пути. Пройти будет непросто. Но гораздо проще попытаться одолеть морок, чем протискиваться в поселениях, где каждого чужака видно как на ладони.
– Аврелия, нам некогда трепаться с ней! Зачем ты слушаешь её лживые речи? Она сама сказала, что однажды предала тех, кто понадеялся на неё, и сделает это ещё раз! – сердится Ро’ан.
– На что ты надеешься, Леда? Ты пойдёшь до самого конца? В то место, которого боялась настолько сильно, что бросила на произвол судьбы невинных детей?
Леда замолкает и начинает нервно потирать сухие ладони.
– Во мне не осталось ничего, кроме страха подолгу оставаться на одном месте. Возможно, доведя вас до цели, я избавлюсь и от него.
– А возможно и нет, – бросает Ро'ан.
– Так же как вы можете не достичь цели, – возражает Леда, начиная раскачиваться, сидя на земле.
– Нам не нужны сопровождающие.
– Я не стану вашим постоянным спутником, если ты об этом. Я просто буду указывать вам направление и бродить по округе. От меня мало толку, кроме того, чтобы ткнуть пальцем туда, где можно будет пройти незаметнее для его прислужников.
– Ро'ан, она должна идти с нами. Я просто чувствую это, хоть и не могу ручаться за благополучный исход моего решения.
– Нет!
– Ты поклялся, – произношу я твёрдо, – ты поклялся помочь мне дойти до чертогов Зверя, любой ценой. И я готова рискнуть.
– Это безумие – доверяться такой корыстной твари!
Я хочу возразить ему, но внезапно меня скручивает острый приступ боли. Я падаю оземь, а тело начинает биться в конвульсиях.
– Что с тобой, Аврелия? – лицо Ро’ана полно заботы и тревоги, склоняясь надо мной.
Но чёткие линии его лица расплываются. Моё тело охватывает огнём, а старые, зажившие шрамы словно начинают бугриться и мою плоть будто вновь рвут когти Зверя. Меня скручивает от сильной судороги выгибает дугой, я перекатываюсь со спины на живот и пытаюсь подняться. Но неведомая сила пригибает меня к земле и словно жжёт нутро.
Ро'ан пытается удержать меня за плечи, но тело сотрясает сильная дрожь. А из глубины существа вырывается крик, полный отчаяния, но он не мой. Он – всего лишь эхо и слабый отголосок того ужаса и мрака, что вьётся сейчас вокруг моего Силана. Он кричит от немощности и страха где-то там далеко, призывая меня на помощь…
– Что с тобой? – повторяет Ро’ан, поднимая меня и удерживая за плечи. Постепенно судорога сходит на нет, а боль отступает. И я больше не слышу в себе ни криков ужаса, не чувствую отчаяния своего маленького сына…
– Всего лишь дитя зовёт свою мать, – скрипуче произносит Леда, – необычное дитя и зов его тоже сильнее, чем обыкновенная связь между родителями.
– Что значит необычное? – недоумённо спрашивает Ро’ан.
