– Не знаю, – чуть виновато отозвалась Айлин. – Я не помню, правда. Мне в тот день было грустно, и очень хотелось собаку. Свою собственную.
Она покосилась на Артура, и брат ответил ей хмурым взглядом.
– У тебя не было собаки? – поразился Саймон.
– Своей – нет, – с сожалением ответила Айлин. – Только охотничьи, но они на псарне…
И в дом их Айлин брать категорически запрещалось. Даже для Артура матушка не делала в этом исключения, но брат хотя бы мог сколько угодно играть с собаками на заднем дворе и в саду, а леди это, как всегда, не подобает. Это же ужас, сколько всего не подобает леди! Несправедливо! Вот об этом она и думала тем дождливым летним днем, забившись в садовую беседку и истово мечтая, что вот была бы у нее собственная собака! Только не маленькая, как у тетушки Мэйв, а такая, чтоб обнимать ее, запускать руки в шерсть, трепать за холку и гладить морду и уши…
И когда что-то ткнулось ей в руку, замечтавшаяся Айлин не сразу поняла, что собачий нос, примечтавшийся ей и вдруг оказавшийся настоящим, не мягкий, а странно твердый и острый. Опустила глаза – и завизжала на весь сад. Примчавшийся садовник побледнел и выскочил из беседки, крича еще громче и зовя милорда, потом прибежали еще слуги, кто-то позвал отца… Тот появился, бледный, как-то по-особому складывая пальцы – это теперь Айлин знает, что так в ладони формируется Молот Пресветлого.
Отец испугался, что поднятое умертвие может ей чем-то повредить! И готовился ее спасти. Стоило вспомнить об этом, и Айлин даже сейчас залила горячая волна благодарности. Но тогда она сама вскрикнула, прося не трогать Пушка – имя само подвернулось на язык, тоже давно придуманное и бережно лелеемое – а страшное костяное умертвие жалось к ее ногам, опустив к земле морду и виляя непонятно как держащимися суставчиками хвоста. И Айлин точно знала, что ему страшно и непонятно все вокруг. Что это самая настоящая собака, только давным-давно заблудившаяся в смертных тенях и даже не понявшая этого.
Просто однажды молодой веселый пес, старательно охранявший хозяйский сад, учуял чужаков и рванулся к ним, будя сторожей звонким лаем, но один из пришельцев взмахнул рукой, и псу стало очень больно, а потом темно и одиноко. И было темно и одиноко очень долго, пока не пришла хозяйка и не разбудила его. Добрая хозяйка, хорошая! Но почему все так кричат и ругаются, ведь он всегда был послушной собакой…
Вот это Айлин, торопясь и путаясь в словах, пыталась объяснить отцу, а тот слушал, сначала хмурясь и недоверчиво присматриваясь к Пушку, потом махнул рукой и велел запереть пока «это чудище» в каретном сарае и вызвать из города некроманта. Потом о чем-то долго говорил с матушкой, и вместо некроманта приехал мэтр Бреннан, а потом…
Что было потом, она рассказывать не стала, потому что рядом с ними шел Артур, но Саймон, стрельнув на него взглядом, и так что-то понял.
– Надо попробовать с птицами, – задумчиво сказал он, ведя их уже по галерее второго этажа, длинной, огибающей всю заднюю часть особняка. – Я бы хотел такого ворона, а то с собаками слишком много хлопот. Хотя твой Пушок – это… эх…
Он распахнул очередную дверь и провозгласил, пропуская Айлин и Артура в огромную комнату:
– А вот и мы! Дарра, ну скажи, что у тебя все готово!
– Разумеется, готово, – спокойно сказал Дарра, поднимаясь из кресла, стоящего у огромного дубового стола.
Артур поспешно поклонился, шагнув вперед и выпалив:
– Артур, младший лорд Ревенгар, к вашим услугам, милорд.
– Дарра, младший лорд Аранвен, – ответил тот легким изысканным поклоном, и у Айлин на миг замерло сердце.
Если Саймон в нарядном камзоле был похож на праздничное древо, то при взгляде на Дарру вспоминались легенды о Дивном народе. Высокий, не худой, а именно тонкий, с длинными светло-золотистыми волосами, заплетенными в косу, Дарра словно светился изнутри ровным серебристым сиянием. Может быть, это просто показалось Айлин, ведь на нем тоже был серебристый парчовый камзол гербовых цветов Аранвенов. А может, это из-за бледного лица с чеканным профилем. Или просто так падал свет от нескольких светильников, расставленных на полках. Все стены от потолка до пола в этой комнате занимали высоченные стеллажи, где лампы чередовались с какими-то круглыми светлыми предметами, и Айлин не сразу сообразила, что видит.
Но тут рядом что-то прошипел Артур, нервно втянув воздух, а потом выдохнув его, и Саймон, ухватив ее за руку, подвел Айлин к ближайшим полкам. Черепа! Лишенные малейших следов плоти, тщательно вычищенные, светло-желтые, белые, коричневые… Они казались произведением искусного гончара или резчика по дереву, по-своему прекрасные и совсем не отвратительные. Айлин затаила дыхание и осторожно, с трепетным благоговением коснулась кончиками пальцев прохладной светлой кости, прочитав на подставке черепа надпись: «Маэстро Винченцо Лагеррини».
– Тот самый, что написал «Стансы к Милосердной Красоте», – пояснил Саймон и, слегка смутясь, добавил: – Я не силен в поэзии, но когда слышишь об этом от милорда моего отца несколько лет подряд!
– Можно подумать, в любви к поэзии есть что-то недостойное, – с едва неуловимым то ли неодобрением, то ли обидой сказал Дарра, подходя к ним. – Но стихи Лагеррини – это далеко не лучший выбор для знакомства с классической итлийской поэзией. Я бы посоветовал…
– Ну началось! – фыркнул Саймон. – Дарра, пощади нашу милую Айлин. Я вообще не читал клятые стансы, зато как ругался этот самый мастер Лагеррини, когда отец призывал его дух в последний раз. Он, видите ли, узнал, что его перевели на дорвенантский, но как-то не так! Поэт, а я таких словечек не слышал даже на бедняцком кладбище!
– А зачем твой отец призывал его? – поразилась Айлин, отдергивая руку от черепа, словно дух итлийского литератора мог прямо сейчас вернуться в него и выказать неудовольствие такой фамильярностью.
– Ему нравится беседовать с поэтами, – пожал плечами Саймон. – Да и они не против. Мне кажется, им приятно, что о них помнят. А уж если попадется ценитель вроде моего батюшки! О, какие у них тут иногда разгораются диспуты!
Айлин, словно завороженная, шла мимо полок, читая незнакомые и иногда отзывающиеся смутным узнаванием имена. Артур так и замер у стола, глядя то на нее, то на обоих некромантов, но не говоря ни слова.
– Вам нравится поэзия, милорд Ревенгар? – учтиво спросил его Дарра, и брат что-то промямлил в ответ, хотя Айлин точно знала, что поэзию он не любит.
– Насмотрелась? – весело спросил Саймон, когда она обошла немалую комнату по кругу и вернулась к тому же самому столу. – А теперь займемся кое-чем повеселей. Дарра, все готово?
– Саймон, я уже говорил, что да, – терпеливо напомнил Аранвен. – Леди Айлин, мы с лордом Эддерли взяли на себя смелость приготовить вам небольшой праздничный сюрприз. Извольте пройти к окну.
Айлин, чуть не подпрыгивая от нетерпения, подошла к окну, и Саймон раздвинул перед ней тяжелые темные шторы. Снаружи уже совсем стемнело, хотя в саду, окружающем особняк, светились огни. Артур встал рядом, как и Саймон, а Дарра почему-то отошел к другому окну и раскрыл его. Волна холодного воздуха прокатилась по комнате, но Саймон что-то шепнул, щелкнул пальцами, и их троих окружил купол магической защиты. Айлин оглянулась туда, где блестело серебро камзола Дарры, но Саймон запротестовал:
