Она всхлипнула один-единственный раз, понимая, что несправедлива. Конечно, они не хотели! Никто из них не хотел оставить ее одну! И есть много людей, которые любят ее и еще долго будут рядом. Но они тоже могут уйти в любой момент! Кто угодно может уйти, потому что такова жизнь – это последний урок, который мэтр Киран, вряд ли желая того, ей преподал.
Айлин перевернула страницу, другую… Кольцо, подаренное отцом, вдруг сверкнуло в луче восходящего солнца, и льдинка где-то внутри Айлин, холодная и острая, начала таять. Да, они ушли. Но ведь они были в ее жизни! И когда-нибудь, пройдя собственный путь, она с ними обязательно встретится! Только нужно, чтобы она могла с гордостью показать этот путь.
Ей вдруг показалось, будто кто-то погладил ее по голове. Это не был призрак – никакого следа некротических эманаций поблизости не наблюдалось, Айлин знала совершенно точно. И все-таки нежное прикосновение почувствовала так ясно! Боясь даже предположить, чья ласковая рука тронула ее волосы, Айлин замерла, ловя этот миг и больше всего на свете желая сейчас обнять кого-нибудь близкого, родного, любящего… Но комната была пуста, и мгновение чужого присутствия оказалось мимолетным. Айлин закрыла тетрадь и, не выпуская ее из рук, посмотрела в окно.
Там из-за восточной башни Академии вставало в розово-желтой вуали, раскинувшейся на полнеба, солнце. Наступал новый день ее жизни. Лекции и практические занятия, библиотека, привычные мелкие ссоры с Иоландой и холодное перемирие с заклятыми подружками с собственного курса. Дружба Воронов, любовь тетушки Элоизы… Тысячи счастливых и несчастных моментов, из которых складывается жизнь. Но что-то уходило прямо сейчас, оставляя в душе Айлин холодную тихую пустоту, и она не сразу поняла, что это навсегда ускользает, словно прошедший день, ее детство.
Часть четвертая
«Вишневый бал»
Глава 1. Маленькая утренняя серенада
Айлин распахнула глаза, не сразу поняв, где она находится и почему за окном отчетливо слышится упоенный вой токующего вурдалака. Не сезон же! Самая середина весны, а токование у любой псевдонежити приходится на конец осени!
Она села на постели, осмотрелась, поежилась от тянущей из распахнутого окна промозглой сырости, заметила наконец томно сидящую у самого подоконника Иоланду и бессильно выругалась. Вот ведь… неймется соседке! И какого же болвана она на этот раз назначила своим кавалером? А кто, кроме полнейшего болвана, додумается петь серенаду не перед отбоем, а на самом рассвете? Вот перебудит все общежитие…
Айлин позволила себе минуту приятного злорадства: представила, как с треском распахиваются окна женского крыла и в горе-музыканта летят два-три Молота Пресветлого, десяток проклятий, пара стульев и большая ваза. Ох, да он еще и фальшивит!
Соседка не удостоила ее и взглядом, и Айлин, еще раз выругавшись себе под нос, улеглась обратно и накрыла голову подушкой. Не помогло. Голос у поклонника Иоланды был знатный, громкий, к тому же приглушенное подушкой: «Люблю-у-у я любо-о-о-овью безбрежною-у-у… как смерть безнадежною-у-у-у….» – приобретало совершенно непристойное звучание!
Вот бы месьор де Берже, фраганский поэт, приглашенный год назад для преподавания современной литературы, услышал, как тут изгаляются над его стихами!
– Люблю мою грезу прекра-а-асную, принцессу мою светлоокую-у-у…
– Иоланда! Да закрой же окно, во имя Претемной! – взмолилась Айлин, отбрасывая подушку и понимая, что так же по-вурдалачьи провытого: «Мечту дорогую, прекрасную!» – она просто не выдержит.
Лютня, под которую несчастный, возомнивший себя трубадуром, исполнял серенаду, зарыдала и смолкла. Айлин искренне понадеялась, что струны не выдержали.
Соседка обернулась и, одарив ее снисходительно-презрительным взглядом, протянула:
– Между прочим, Ревенгар, ты просто завидуешь!
– Завидую? – опешила Айлин. – Чему?!
– Тому, что я нравлюсь юношам! – победно сообщила Иоланда, поправляя кокетливый светлый локон.
О Претемнейшая, еще только рассвет, а она уже и прическу сделать успела? Ничего себе!
– Было бы чему завидовать, – проворчала Айлин, совершенно не желая признавать правоту Иоланды.
Да, соседка нравится юношам. Ну… ну и подумаешь! Зато у Айлин есть целых девять названых братьев… и мэтр Бастельеро ее хвалит, и милорд магистр Роверстан…
– Конечно-конечно, – ядовито-ласково согласилась Иоланда. – Ты ни капельки не завидуешь тому, что я нравлюсь юношам! И твоя однокурсница тоже, как там ее? Морьеза? И вообще все девушки, кроме тебя! Тебе уже целых шестнадцать…
– Семнадцать, – зло бурнула Айлин.
От беспощадно правдивых слов вредной соседки горчило на языке. Ну да, Ида действительно после каждых выходных утопает в букетах и подарках, а рядом с ней и похорошевшей к пятому курсу Лионоре перепадает внимание тех, кому привередливая итлийка отказывает. Айлин же обходят стороной даже те из боевиков, которые вообще никого из девиц не пропускают, хотя бы по разу не сходив с ними на свидание. Словно она заговоренная или проклятая… Или страшнее умертвия.
– Семнадцать! А ты даже не целовалась ни разу! И правильно, кому ты нужна, заучка несчастная? Кроме твоих Воронов, таких же ненормальных, как ты!
– Замолчи немедленно! – яростно вскрикнула Айлин, сжимая кулаки и пытаясь уговорить себя, что слова Иоланды не стоят внимания.
Просто-напросто она злится, потому что Саймон не обращает на нее никакого внимания, как Иоланда ни пытается его завлечь. Зато Айлин он по секрету шепнул: «Папа всегда говорил не связываться с иллюзорницами, кто знает, как они выглядят на самом деле?!»
– Сама ты завидуешь, – продолжила она уже куда спокойнее. – Потому что тебе нравится Саймон Эддерли, и ты хотела пойти с ним на Вишневый бал! А он тебя не приглашал, и не пригласит, и даже приворот не поможет! Я, между прочим, знаю, что ты его делала!
– Зато меня пригласит кто-нибудь другой! – прошипела Иоланда, покраснев. – А тебя не пригласит никто! Разве только кто-то из твоих Воронов! Из жалости, чтобы ты их курс не позорила! Интересно, они жребий бросят или твой драгоценный замороженный Аранвен назначит кого-нибудь? Сам-то он тебя только конфетками кормит, как маленькую девочку!
Айлин задохнулась от стыда и гнева. Как же позорно признавать, что слова противной соседки правда от первого до последнего слова!
Она и в самом деле ни разу не целовалась. Ни с кем. Хотя иногда пыталась представить что-то похожее на романтичную сцену из фраганского романа: вечер на балконе, запах цветов, соловьи… Вот только добавить ко всему этому великолепию кого-то из юношей ей не удавалось даже мысленно!
Саймон? Он сидел бы на перилах балкона, уплетал конфеты и иногда прицельно швырял в самого голосистого соловья какой-нибудь хитро закрученной порчей. Просто так, для тренировки. А потом по всему саду летали бы соловьи, ругающиеся на нескольких языках.
