Когда я вернулась после занятий в общежитие, то меня ждал сюрприз. Куст ожил без всяких обрядов! Земля оказалась разрыта, а след из черных комочков вел к шкафу. Подкравшись на цыпочках, я открыла створку. Малиновый уродец с любовью обнимал почти опустевший флакон с согревающей растиркой. Из макушки на тоненькой ножке-ниточке торчал цветочек с красными лепестками, похожий на злой глаз.
Стоило протянуть руку, как в серединке соцветья открылась самая настоящая пасть с острыми иголочками-клыками, и кустик попытался впиться мне в палец! От неожиданности я щелкнула ногтем по «физиономии» обнаглевшего растения. Кустик брыкнулся назад, уселся на зад, как сбитый с ног человек, и тряхнул сжатым бутоном.
– Кто кусает кормящую руку, глупое создание? – нравоучительно проговорила я, потрясая чудом уцелевшим пальцем. – Если у тебя похмелье, то не надо срываться на хороших людей!
Вскоре выяснилось, что без согревающей настойки наше «превосходно» по флоре Рейнсвера решительно издыхало. Заявив, что теперь я должна не два, а три сорима, Илай притащил пяток бутылочек из лазарета. В общем, с настойкой, ругательствами и с помощью богов параллельного мира до дня сдачи мы дотянули.
Отчет пришлось ваять напарнику. Он проиграл спор о том, кто наш кустик: мальчик или девочка. Форстад орал, что только бабы способны сковырнуться без сознания и в обмороке отрастить клыки, а я доказывала, мол, девице никогда не придет в голову поиться тем, чем нормальные люди растираются от ушибов. Рассудил нас учебник магистра Ранора, где черным по белому написали, что в природе цвет мужских растений варьируется от бледно-розового до ярко-малинового.
– Вообще нелогично, – буркнул Илай, в сердцах захлопывая книгу.
– Форстад, все к лучшему. У меня ужасный почерк, нам бы снизили баллы за грязь, – ухмыльнулась я. На радостях поцеловала бы учебник, но обложка была слишком замызгана.
– Эден, давай на камень-ножницы-бумага, кому отчет писать? – попытался вывернуться он.
– Нет!
На занятие по флоре Рейнсвера я принесла маграцию в стаканчике. Хотела из вредности заставить Мажора тащить неподъемное ведро, но в последний момент сжалилась.
Мы оказались единственными, у кого растение не только взошло, но и выжило. Жизнерадостный кустик вытаскивал зубастый цветок и с любопытством осматривал сородичей, которые спокойно сидели в земле и не пытались делать ноги, если им что-то не нравилось или очень хотелось приложиться к бутылочке с настойкой.
Магистр пришел в восторг, вцепился в аккуратно завязанную папку с отчетом, словно ему в руки попали секретные документы.
– Это поразительно, друзья! – воскликнул он, удивив тем, что мы из «вандалов» неожиданно превратились в «друзей», очевидно, дикой природы Рейнсвера и магистра лично. – Цветущая маграция! Как вы сумели добиться удивительного результата всего за несколько дней?
Я наступила Илаю на ногу, чтобы не вздумал брякнуть что-нибудь о растирке. Он кашлянул в кулак, стараясь сдержать смешок, и серьезным тоном ответил:
– Мы очень старались.
– Превосходно! – восхитился Ранор.
– Вы нам поставите «превосходно»? – обрадовалась я.
– За работу ставлю «хорошо». – Он зажал папку под мышкой и потянул руки к стаканчику с кустиком. Кустику страсть как не понравилось, что его пытается сцапать чужая человеческая особь, и он щелкнул пастью.
– Почему? – осторожно отвела я стакан от подрагивающих от нетерпения узловатых пальцев магистра.
Со стороны Илая раздалось издевательское фырканье. Пришлось подавить веселье в зачатке, снова незаметно наступив насмешнику на ногу.
– Вы травили арауст, – напомнил Ранор и снова захотел забрать стаканчик.
– Он на нас напал. – Я не позволила дотянуться до вожделенной маграции.
Магистр одарил нас с напарником раздраженным взглядом, пожевал губами и буркнул:
– Пожалуй, вы заслужили «превосходно».
– За зачет, – подсказала я.
– Перебор, – душевно улыбнулся он, – но за маграцию непременно поставлю.
Магистра, что-то объяснявшего о болотистых растениях, я слушала вполуха. Взгляд то и дело останавливался на кустике, стоящем на полке среди остальных растений. Зубастый цветок, похожий на злобный глаз, высовывался над краем стакана, медленно ходил туда-сюда, как маятник, а потом, сомкнувшись в плотный бутон, спрятался. Стыдно сказать, но меня страшно заботила судьба собственноручно выпестованного создания.
Занятие закончилось, народ потянулся из учебного класса в оранжерею, а я подошла к магистру, собирающему папки с отчетами. За его спиной тряпка сама собой стирала с грифельной доски рисунок какого-то уродливого корешка. Впрочем, сомневаюсь, что существовали растения, уродливее, чем маграция, похожая на человечка с растущим из макушки цветочком.
– Что вы хотели, адептка… – Ранор примолк и напряг память, чтобы вспомнить мою фамилию.
– Эден, – не стала я мучить старика. – Магистр, те растения, которые мы сегодня принесли, их высадят в оранжерее?
– Нет, – мягко улыбнулся он. – Откровенно говоря, они не представляют собой особой ценности.
Страшно обрадовавшись, я уже открыла рот, чтобы попросить мой кустик-зубастик назад, в конце концов в комнате его дожидалось неподъемное ведро земли, полтора флакона согревающей растирки и естественное освещение из окна без штор, но Ранор добавил:
– Все, кроме маграции.
– Вот как… – пробормотала я и вдруг поймала себя на том, что по-детски расковыриваю на пальце заусенец. – Значит, его высадят.
– Что вы! Зацветшая мандрагора является ценнейшим компонентом для лечебных снадобий.
У меня вытянулось лицо.
– Подождите, магистр, – изменившимся голосом вымолвила я, – хотите сказать, что мой кустик порежут на кусочки, высушат и отправят на алхимические вытяжки? Он же живой!
На лице Ранора появилась добрая, вкрадчивая улыбка серийного маньяка.
– Маграция или рейнсверская мандрагора – это просто корень. Она не обладает сознанием и нервной системой, не испытывает боли. Понимаете, адептка…
– Эден, – невольно напомнила я.
– Вы же не пугаетесь, когда кто-нибудь выкапывает из земли батат, и не падаете в обморок, если чистят морковь.
– Но маграция не похожа на морковь, – не согласилась я.
– Ваши суждения ошибочны и противоречат науке, но «превосходно» за выращивание растения я все еще готов поставить, – непрозрачно намекнул он, что дальнейшая дискуссия может привести к снижению балла, и выразительным жестом подхватил со стола папки. – Всего доброго, адептка…
– Да уже неважно, – страшно расстроенная махнула я рукой.
