– Просто был нездоров.
– Супер. И что, я теперь тоже заболею мононуклеозом? Или птичьим гриппом?
Он смеется:
– Нет. Просто осенняя аллергия.
– А… – Я сплетаю и расплетаю пальцы и вновь смотрю на него. – Жаль, что ты болел.
Я изучаю лицо Эсбена, пока до меня не доходит, что это тянется уже долго и выглядит странно.
– Надеюсь, сейчас тебе лучше?
– Да. – Эсбен держится спокойно и уверенно. – А тебя не было на лекции в среду. И ты явно была не рада видеть меня сегодня утром.
Он виновато вздыхает, и это очень мило.
– Элисон, мне очень жаль, что ты расстроилась. Я могу прямо сейчас убрать ролик.
Я выпрямляюсь и обвожу глазами комнату. Что-то привлекает мое внимание. Я слезаю с кровати и беру маленькую пачку макарон с сыром – полуфабрикат для микроволновки. Прищурившись, читаю инструкцию:
– «Готовить три минуты». Какая ирония.
Я открываю пачку и вытаскиваю пакетик с тягучим сырным соусом.
– У тебя есть вода?
Эсбен поднимает бровь, и я застываю на месте.
– О боже… извини. Что я творю?
Я смотрю на открытую пачку.
– Видимо, я зверски проголодалась. Я увидела макароны и просто схватила их. Прости, я страшно невежливая… сейчас уберу обратно.
Я тщетно пытаюсь запечатать упаковку.
Эсбен смеется:
– Всё нормально.
Он достает из холодильника бутылку и добавляет воды в миску.
Я забираюсь на кровать, сгорая от стыда. Опять. У меня звонит телефон. Стеффи прислала эсэмэску с вечеринки. На фотке она с каким-то красивым парнем в клетчатой рубашке. Подпись гласит: «Я подцепила симпатяшку!»
Эсбен протягивает мне бутылку:
– Ты, наверное, хочешь пить.
О боже.
– Прости. Я знаю, что немного пьяная. Очень пьяная. Неважно.
Я беру бутылку и пью, а потом, вытирая губы, вижу, что он смотрит на меня.
– Тебе идет эта прическа. Кудряшки.
– Это сделала Стеффи.
– Твоя соседка?
– Нет, моя подруга. Она учится в Калифорнии. Она прилетела и набросилась на меня за то, что я не желала о тебе рассказывать.
– Понятно. – Эсбен на мгновение закрывает глаза. – Повторюсь, мне очень жаль, что всё это тебя расстроило. Некоторые мои проекты требуют многого от участников. Нужно быть открытым… щедрым. Иногда люди не вполне готовы выйти за стены, или их ошеломляет то, что происходит, но в хорошем смысле… – Помолчав, он продолжает: – Даже если поначалу они сопротивляются, порой происходит перемена, которая стоит того.
– Как это было со мной?
– С нами, – поправляет Эсбен.
Он встает и меряет шагами маленькую комнату.
– Зачем ты подписала отказ от претензий?
От конденсата на бутылке ладони становятся мокрыми, но это приятная прохлада.
– Я не обратила внимания. У меня… было плохое настроение. Я сама не понимала, что делала.
Я вновь икаю.
– Стены… ты говорил про стены. Это мой случай.
– И тебе не нравится, что ты вышла за них.
– Да.
Эсбен опять садится.
– Почему?
– Ты не поймешь. Тебе нравятся люди. Это же очевидно. Ты любопытен. Хочешь исследовать их, изучить недра человеческой натуры и всё такое. Да?
– Ты верно заметила. – Подавив улыбку, Эсбен поворачивается на стуле, достает макароны, сыр и пластмассовую ложку и передает мне, в обмен на бутылку.
– А я не такая. Люди меня не интересуют, потому что они козлы.
Эти макароны из микроволновки – вкуснее всего, что я когда-либо ела. В промежутках между глотками я указываю ложкой на Эсбена.
– Они ненадежны, эгоистичны и постоянно врут.
– У тебя негативный взгляд на мир.
– Вот теперь ты меня понимаешь! – радостно говорю я. – Лично я не вижу смысла в твоих проектах. Вообще. Я даже не в состоянии посмотреть на то, что ты сделал. Мы сделали.
– Подожди, ты не видела ролик?
– Только кусочками, – отвечаю я, вытирая рот тыльной стороной ладони.
– Так. Предлагаю вариант. Ты посмотришь видео и подумаешь. А потом я его уберу, если захочешь. Достаточно одного твоего слова. Но, Элисон, по крайней мере, сначала посмотри.
– Ладно. Давай! – Я встаю и пьяным жестом сгоняю Эсбена со стула.
Он добродушно повинуется моим капризам, в которых виноват джин, но все-таки украдкой закатывает глаза. Что ж, я это заслужила.
– Отлично. Огромный экран! Как можно страшнее! – восклицаю я.
– Ничего страшного не будет, – со смехом отзывается Эсбен, перегнувшись через мое плечо и щелкая мышкой.
Я с особой остротой сознаю его близость и чувствую непонятную дрожь в груди.
– Значит, Стеффи – твоя подруга? Вы из одного города? – спрашивает он.
– Я же сказала, она живет в Лос-Анджелесе.
– Так ты оттуда?
– Нет. Из Массачусетса, – отвечаю я, когда на экране включается видео. – Из приюта.
Эсбен нажимает на «паузу».
– Серьезно? Ничего себе. И долго ты там прожила?
В его голосе я не слышу поддельного сочувствия или желания узнать побольше жутких деталей. Ему просто интересно.
На экране передо мной замершая заставка, и я смотрю на нее так долго, что она начинает расплываться.
– В приюте? Всю жизнь. Ну, пока не перешла в девятый класс. И Стеффи тоже. Она болела в детстве, и, наверное, поэтому ее не удочерили. Я была здорова, но меня тоже никто не хотел. Наверно, нам просто не повезло. Хотя некоторое время мы жили в одной семье. Стеффи спасла меня. Ну, насколько это в принципе было возможно.
Говорить внезапно оказывается так же легко, как дышать.
– Моя биологическая мать бросила меня в родильном отделении в Бостоне, и больше я ничего о ней не знаю. Может, она была слишком молода или бедна. Или родила внебрачного ребенка от мафиози. Или от какого-нибудь сенатора. Круто, а?
– Да, это добавило бы интриги, – охотно соглашается Эсбен.
Я вздыхаю.
– Маловероятно, конечно. Зато оригинально. Хотя, в конце концов, неважно. Суть в том, что я никому не нравилась. Я сменила семнадцать семей. Немало, да?
Я рыгаю и накрываю рот ладонью.
– Прости. Некоторые семьи были ничего себе. Я знаю, через какие ужасы порой проходят приемные дети. Мне в этом отношении повезло. Но всё равно, иногда я даже не успевала распаковать вещи. И я начала бояться. Просто не видела смысла…
