Нет, она просто не поняла смысла его рассказа, подумал Росс. Ведь он старался донести до нее весь эгоизм тогдашнего своего решения.
— Мне не следовало жениться на Элинор. Если бы не я, она бы сейчас была жива.
— Как можно быть в этом уверенным? Но если это даже так, если бы вы не женились на ней, какая жизнь была бы ей уготована? Жалкое существование старой девы, на которую все смотрят с сожалением, пустая, несостоявшаяся жизнь.
София натянула повыше одеяло, после чего направилась к комоду, чтобы принести из нижнего ящика еще одно. Потеплее укрыв Росса стеганым одеялом, она вновь села рядом с его кроватью.
— Вы ведь не заставляли Элинор силой выйти за вас замуж. Я уверена, ваша будущая жена понимала, чем рискует, принимая ваше предложение. Но риск этого стоил, потому что, когда вы с ней сочетались браком, она была счастлива иметь заботливого, любящего мужа. Она жила той жизнью, какую для себя выбрала. Я уверена, ей было бы неприятно, узнай она, что вы корите себя за то, что случилось с ней.
— Какая разница, как она отнеслась бы к этому? — хмуро отозвался Росс. — Я один виноват во всем.
— Ничего удивительного в том, что вы во всем вините только себя самого, — последовал ответ Софии. — Ведь вам кажется, будто вы всемогущи, что все хорошее, равно как и все дурное, зависит от вас, и только от вас. Думаю, вам трудно даже себе представить, что есть в этом мире вещи, от вас не зависящие.
Ее сдержанная насмешка почему-то подействовала на его душевные раны как целебный бальзам. Росс заглянул ей в глаза, и у него тотчас отлегло от сердца. Он не хотел поддаваться этому чувству, — и в то же время он не мог от него избавиться.
— Вы всего лишь человек, — добавила она, — а не Бог.
Всего лишь человек.
Как будто Росс сам этого не знал. Но лишь сейчас он был готов признать то бремя, которое возложил на себя, лишь бы только убедить все и вся в обратном. Он делал все для того, чтобы доказать миру, будто он не простой смертный, и, что самое главное, до сих пор это ему удавалось. Более того, этого требовал от него занимаемый пост. Люди хотели верить в то, что главный судья с Боу-стрит по уголовным делам всемогущ. Они хотели быть уверенными в том, что, пока они сами по ночам спят в постели, он, подобно всевидящему оку, охраняет их покой. В результате Росс уже многие годы жил в полном одиночестве. Никто толком не знал, что он за человек, никто его не понимал. Впервые за свою взрослую жизнь он в лице Софии встретил человека, который не смотрел бы на него в немом благоговении снизу верх. Она первая отнеслась к нему как к простому смертному.
София встала и отошла от кровати, чтобы расставить вещи на умывальнике, сложить разбросанные по комнате полотенца. Росс наблюдал за ней взглядом хищника, подстерегающего жертву, думая о том, что ему хотелось бы сделать с ней, когда к нему вернутся силы. Она, конечно, не догадывалась о том, какие мысли будоражат его, иначе не была бы столь уверена в себе и спокойна.
Глава 8
-Вы просто кошмарный пациент! — воскликнула София, увидев, что Росс встал с кровати и оделся. — Доктор Линли, велел вам оставаться в постели по крайней мере еще один день.
— Он ничего не понимает, — ответил Росс, надевая туфли.
— И вы тоже! — Не на шутку встревоженная, София тенью ходила за ним по комнате.
Росс подошел к комоду и, порывшись в верхнем ящике, вытащил оттуда галстук.
— Что вы задумали?
— Пойти к себе в кабинет и поработать там часок-другой.
В последние четыре дня, после того как Росса ранили, Софии стало все труднее заставить его лежать в постели. По мере того как к главному судье возвращались силы и заживало плечо, он все чаще высказывал желание вернуться к работе. Чтобы только удержать его в постели, София приносила ему из кабинета кипы документов. Иногда он, лежа в постели или сидя в кресле у камина, диктовал ей. София приносила ему из кухни еду и проводила долгие часы вместе с ним, читая ему вслух. Иногда ему случалось задремать, и тогда она изучала глазами его лицо — во сне его черты смягчались, становясь не такими резкими, волосы падали ему на лоб, линия рта становилась мягче.
София привыкла к его запаху, к тому, как его кадык ходил вверх-вниз, когда он делал глоток кофе, привыкла к крепости мышц под своими пальцами, когда она меняла ему повязку. Привыкла к щетине, неизменно пробивавшейся за ночь на его подбородке. Ей стал хорошо знаком его сдержанный, хрипловатый смех, будто он сам не верил, что еще способен смеяться. Она с закрытыми глазами могла представить себе его непослушные волосы, по которым утром еще не прошлась щетка. А еще он любил застать ее врасплох своими поцелуями, когда она наклонялась, чтобы забрать поднос или поправить ему подушки. Эти поцелуи были жадными и влажными, его руки, казалось, не желали отпускать ее.
И вместо того чтобы оттолкнуть его, она отвечала ему со всей страстью…
К стыду Софии, она начала предаваться ужасным фантазиям о нем. Однажды ночью ей приснилось, будто они с Россом вместе лежат в постели обнявшись. Она тотчас проснулась на влажных от пота простынях, сердце бешено колотилось в груди. Ее тотчас пронзило неведомое ей прежде наслаждение. Она представила себе, что это к ней прикасается Росс, его губы играют с ее сосками, а пальцы искусно ласкают ее между ног. Покрывшись испариной от стыда и раскаяния, она начала ласкать себя, обнаружив при этом, что чем дальше она возбуждает себя, тем острее становится наслаждение, пока, достигнув вершины, оно не взорвалось горячими волнами, прокатившимися по всему ее телу, а с губ не сорвался сладостный стон.
Перевернувшись на живот, София лежала обессиленная и растерянная. Вскоре волны, сотрясавшие все ее существо, стихли, зато тело словно потяжелело и приятно обмякло. София мучилась вопросом, сумеет ли она утром посмотреть Россу в глаза. Ни разу в жизни ей еще не довелось испытать чего-либо подобного — эту всепоглощающую страсть, которая напугала ее своей силой и остротой.
В придачу к тому, что ее физически влекло к Россу, София поймала себя на том, что он все больше и больше нравится ей как человек. А мелкие странности его характера приводили ее в восторг. Например, стоило ему столкнуться с какой-нибудь неприятной проблемой, как он, вместо того чтобы переложить ее решение на кого-то другого, брался решать ее сам, и притом с потрясающей энергией. Долг для него был превыше всего на свете. И случись ему ради исполнения долга облачиться во власяницу, София была уверена, что он сделал бы это без малейших колебаний.
Ее слегка забавляло то, что, хотя Росс никогда не лгал, он тем не менее был склонен облекать правду в удобные для него одежды. Например, он если и повышал голос, то не потому, что кричал на кого-то, а просто для «большей убедительности». Он ни за что бы не признался в том, что порой бывает упрям, — скорее, «тверд в своем мнении». Он не подавлял инициативу других, а просто сам привык «действовать решительно и со всей ответственностью». София от души хохотала над подобной самонадеянностью и вскоре, к своему величайшему удовлетворению, заметила, что он не знает, как реагировать на этот ее смех. Ведь главный судья сэр Росс Кэннон не привык к тому, чтобы над его персоной кто-то подшучивал, и София почувствовала, что в душе ему даже нравится, когда она поддразнивает его.
