После этих сеансов Соня вела себя почти как здоровая, становилась бодрой и хорошо соображала. Никакую другую музыку я больше не играла. Ни прекрасного Бетховена, ни мечтательного Дебюсси, ни трогательных концертов о любви и потерях. Я играла исключительно техничные, мудреные, выматывающие пьесы. Слушала меня только Соня. На протяжении следующих двух лет она сохраняла относительно здравый ум, да и физическое состояние позволяло ей оставаться дома.
Но вот настал тот день, когда я приехала и сиделка сообщила мне, что Соня плохо себя чувствует и спит. Всю неделю я каждый день ездила на холм, но Соня отказывалась меня принять. Когда я наконец настояла на том, чтобы меня впустили к ней, она посмотрела на меня глазами, полными страха и слез. Ее губы дрожали. Она закричала, велела мне ехать домой. Я села за фортепиано и в отчаянии принялась играть, пытаясь пробудить прежнюю Соню. Но на этот раз, похоже, ничего не вышло. Она заперлась в спальне. Когда я постучала, то услышала всхлипы. Сиделка объяснила мне, что Соню пора пристроить в дом престарелых. Гримальди заранее все выяснили и составили подробный план. Когда Соня переехала в свое новое жилище, муж последовал за ней. Через два месяца док умер во сне. Миссис Гримальди была физически здорова, но ее душа, самая ее суть, куда-то ушла. Я горевала, хотя ее тело все еще жило, словно в насмешку над прежней Соней.
Я часто навещала ее в доме престарелых, и ей, судя по всему, нравилось, когда я приносила диски. Но музыка больше не пробуждала ее, и теперь она предпочитала плавные, мелодичные произведения. Мощное звучание пьес, которые я играла последние два года, ее больше не привлекало, и они уступили место нежным серенадам и ноктюрнам. Я читала ей, совсем как когда-то в детстве. Это ей тоже нравилось, но теперь ее больше интересовала «Нэнси Дрю», чем «Гордость и предубеждение». Я попыталась почитать ее любимый «Грозовой перевал», но в итоге Соня отшвырнула книгу, прямо как я много лет назад. Она теперь принимала препараты, которые притупляли страх, но я видела, что Соня каждый раз испытывает облегчение, когда я ухожу. В конце концов, я была ей чужая.
14. Реприза
Август 2007 года
ДОЖДЬ СОБИРАЛСЯ ВСЮ неделю. В небе кружили тучи, громыхало, но на землю не падало ни капли. Лошади били копытом и тихо ржали, воздух едва не искрился от напряжения… И ничего. Август подходил к концу, лето выдалось тяжелое. Осадков в этом году почти не выпало, в том числе и зимой. Дождь был нам необходим. Однако прошла неделя, а тучи все так же безрезультатно кружили над городом.
В то утро я проснулась на рассвете, надела кроссовки и вышла на улицу. Небо затянули серые грозовые облака. Я подумала, не лучше ли будет вернуться в кровать, спрятаться под одеяло и слушать шум дождя. Я тут же усмехнулась. Если я улягусь в кровать, дождь все равно не пойдет, а я, ко всему прочему, пропущу утреннюю пробежку. В этот ранний час было довольно прохладно. Ночь немного разогнала вчерашнюю жару. Погода отлично подходила для пробежки, и я не собиралась упускать такую возможность.
Я пробежала около трех миль и уже начала поворачивать к дому, когда природа-матушка решила надо мной посмеяться. Все вокруг притихло, и вдруг раздался оглушительный треск. В небе засверкали молнии, сопровождаемые раскатами грома. Дождь хлынул с небес. Капли колотили по проселочной дороге с энтузиазмом старательного барабанщика. Я взвизгнула и ускорилась, торопясь добраться до дома.
Летний ливень всегда прекрасен, и меня не тревожило даже то, что он настиг меня в миле от дома. Я неслась по дороге, энергично двигая руками в такт шагам. Волосы развевались у меня за спиной, кроссовки хлюпали. Я рисковала заработать мозоли, но промокшая обувь не могла остановить меня. Я была слишком рада дождю.
Впереди уже маячило место, где грунтовая дорога соединялась с асфальтовой. Я знала по опыту, что асфальт может быть скользким. Глядя себе под ноги, я повернула за угол и прибавила скорости на последнем отрезке пути. Внезапно раздалось ржание и крик: «Осторожно!» Я вскинула голову и тут же поскользнулась, едва не врезавшись в круп Шарлотты, бурой кобылы Дона Йейтса.
Шарлотта испуганно метнулась в сторону, а я проскользнула мимо ее гарцующих копыт, упала на живот и плюхнулась ладонями прямо в лужу. Падая, я успела заметить, что лошадь без всадника. Может, опять выскочила из загона? Шарлотта обожала сбегать. Я не раз обнаруживала ее у нас в огороде, весело жующую морковные вершки. Но я ведь отчетливо слышала мужской голос, который крикнул: «Осторожно!» Этот окрик и заставил лошадь увернуться, когда я чуть не врезалась в ее крупные ляжки. Я убедилась, что ничего не повредила, и поднялась на четвереньки. На ладонях остались ссадины, но в остальном я была цела. Будучи неуклюжей, я с детства научилась падать без последствий.
– Джози? – Голос, раздавшийся надо мной, выражал глубокое изумление. – С тобой все в порядке?
Сильные руки обхватили меня за плечи и помогли встать. Большая ладонь смахнула волосы, которые упали мне на лицо и заслонили обзор. Я тем временем вытерла руки о мокрые шорты. Дождь немного стих, и я запрокинула голову, чтобы извиниться перед Доном за свою неуклюжесть. Однако передо мной стоял Сэмюэль Йейтс.
Мы не виделись почти семь лет. Я окинула его изумленным взглядом. Такое знакомое, дорогое мне лицо. И все же он изменился. Вместо юноши, с которым я когда-то дружила, передо мной был взрослый мужчина. Изгиб его губ выражал уверенность, проницательные черные глаза излучали внимание. Теперь он намного больше походил на родственников отца – или просто перестал скрывать это сходство. Сэмюэль остался стройным, но окреп. Шея стала мощнее, плечи шире. Длинные черные пряди, некогда бывшие неотъемлемой частью его образа, сменились короткими волосами, которые едва виднелись из-под ковбойской шляпы. Широкие поля защищали лицо Сэмюэля от дождя, а вот я была без головного убора, и вода постоянно стекала мне в глаза. Я принялась вытирать лицо, не в силах поверить, что мой старый друг стоит прямо передо мной.
– Джози? – Казалось, его губы вот-вот сложатся в улыбку, хотя брови все еще хмурились. – С тобой все в порядке?
Я осознала, что уже какое-то время стою молча и улыбаюсь, глядя на него.
– Сэмюэль, – произнесла я тихо, но с огромной радостью.
Моя душа наполнилась теплом сладкой ностальгии. Уголки его губ приподнялись, и вокруг глаз тут же образовались морщинки. Я поняла, что Сэмюэль разделяет мои чувства.
Внезапно я вспомнила, что стою мокрая, с растрепанными волосами, с которых течет вода. Вся моя одежда насквозь вымокла. Футболка и вязаные шорты прилипли к коже. Я вздрогнула и смущенно попыталась оттянуть хлопковую ткань. Глаза Сэмюэля расширились: он тоже заметил мой неприличный вид, в чем, впрочем, не было моей вины.
– Ты вся вымокла.
Сэмюэль стянул с себя толстовку и вручил мне. Она тоже отсырела, но все же не так, как моя одежда.
Я отвернулась в сторону и надела толстовку. Она была почти сухая внутри, полностью закрывала мои шорты и еще хранила тепло его кожи. Ткань пахла лосьоном после бритья, мылом и моими несбывшимися мечтами. Я словно вернулась домой после долгой дороги. Меня охватила мучительно сладкая тоска, такая сильная, что я ахнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
