Впрочем, трудности Руса вовсе не были связаны с наличием солдат, призванных разбивать черепа непокорным или перестраивать лачуги, в которых они жили.
Трудности были связаны с женщинами и детьми, овдовевшими матерями семейства и старыми девами — тётушками, которыми окружают себя мужчины. Женщины и дети, матери и тётушки, не говоря уж о ветеранах, которым просто негде жить после выхода на пенсию, у которых тоже есть свои женщины и дети, и каждому нужна постель. Ну и прочие приживалы, которыми умеют обрастать солдаты. А приживалам тоже надо где-то есть и спать.
Пение трубы, разнёсшееся от одного края форта до другого, возвестило о том, что утро подходит к концу. Через час Русу уже пора заступать на дежурство, а обещание, данное девушке, он так и не сдержал. Может, плюнуть на всё это и последовать совету Валенса?
Чуть раньше тем же утром Рус заявил, что не намерен отсылать девушку обратно в заведение Мерулы — по сути, бордель.
— Да ничего подобного, — возразил ему Валенс. — Во всяком случае, официально. У нас тут на днях побывал сборщик налогов. Сломал запястье, свалившись с лошади. Так вот, он рассказывал, что большинство такого рода заведений просто не регистрируют своих девушек, чтобы не платить налоги с их заработка. А когда приходит кто-то из сборщиков и спрашивает, почему это у вас тут так много спален, они отвечают: просто мы берём постояльцев. Стоит попробовать. Только не разрешай ей есть устриц.
— Мало того что бордель, так ещё налоги не желают платить. Замечательно!
— Тогда потолкуй по душам с Приском. Я слышал, у него прекрасный новый дом, просторный. Может, он сдаст тебе одну комнатку.
— Может, и поговорю, — ответил Рус. Сказал он это специально, чтобы увидеть, как вытянется физиономия у Валенса.
* * *
Мерула, облачённая в новый сногсшибательный шёлковый наряд, слегка вразвалочку прошла по пустому залу для посетителей, и Рус подумал: не такой он представлял себе свою домовладелицу.
Элегантно выщипанные бровки приподнялись дугой. Очевидно, он не принадлежал к типу постояльцев, о которых ей приходилось врать сборщику налогов.
— Это не для меня, — пояснил Рус.
— Для друга?
— Не совсем. — Он поймал себя на том, что чешет за ухом. Нет, от этой дурной привычки пора избавляться. Клавдия утверждала, что он чешет за ухом, когда лжёт, а это означало лишь одно: они плохо понимали друг друга. Он сжал руку в кулак и опустил на столик, где были выцарапаны инициалы одного из легионеров. Причём автор этой художественной резьбы по дереву счёл: двух букв будет мало — и изобразил рядом количественный фаллос. — У меня есть женщина-рабыня, которую я не могу использовать в работах по дому и которой надо где-то жить. Ну, и один из моих коллег подсказал, что вы, возможно, сумеете помочь.
— Ага. Так это тот офицер из госпиталя?
— Да, — ответил Рус и вдруг понял, как надо действовать дальше. — Уверен, вы его знаете. Он недавно побывал в вашем заведении и после этого не мог несколько дней приступить к работе.
Мерула искусно изобразила удивление. Неужели она искренне надеялась сохранить в тайне, что здесь подают несвежую, опасную для здоровья еду?
— Так вам известно о...
— Ни слова больше об этом.
Рус увидел, как на лице женщины промелькнуло облегчение. Он оказался прав: они до смерти боялись, что Валенс может подать на них в суд. Помолчав секунду-другую, хозяйка заведения выдавила:
— Что ж, думаю, мы сможем подыскать ей комнатушку.
Проблема была успешно решена.
Так, во всяком случае, казалось Русу до тех пор, пока Мерула не спросила:
— А девушка имеет опыт в этом виде работы?
Рус покачал головой.
— Она не может работать. Она больна.
— Не может работать? — Она изумлённо уставилась на него подведёнными глазами. — Так почему тогда ваш друг посоветовал направить её ко мне?
— Просто мы не можем больше держать её дома. Ей надо восстановиться. Ну а отослать жить в барак просто рука не поднимается.
Мерула поджала губки.
— Больна, говорите? Что у неё, лихорадка?
— Нет. Была сделана операция на сломанной руке.
— И вы решили, что со временем она поправится и станет пригодна для работы?
— Не вижу, почему бы нет. А пока что ей всего-то и нужно, что тихая комната и регулярное питание. Вы ведь сдаёте комнаты?
— О да! — Тут вдруг Мерула спохватилась: слишком уж категорично прозвучал ответ. — Правда, в данный момент у нас нет свободной комнаты, которая походила бы для больной и...
— Но отдельные свободные комнаты у вас имеются?
— Да, но...
* * *
Он поднялся следом за ней по лестнице, затем прошёл по скрипучим полам деревянной галереи, что огибала помещение. Вдоль неё тянулись двери, некоторые были распахнуты, и Рус увидел крохотные комнатушки с кроватями, покрытыми цветастыми одеялами и подушками. Вроде бы чисто. Относительно, конечно. Гай мог утешаться одной лишь мыслью, что он поселит девушку в борделе достаточно высокого для этих мест класса. Им даже сборщики налогов интересуются.
В темноте, в самом конце коридора, виднелась закрытая дверь. Мерула вставила ключ в замочную скважину.
Комната была пуста, если не считать скамьи у одной стены и матраса на полу. Мерула подплыла к окну, распахнула ставни.
Не успел Рус прокомментировать наличие железной решётки на окне, как она объяснила:
— Иногда мы храним в этой комнате разные припасы.
В дневном свете стали видны круги в тех местах, где на полу ставили сосуды с вином, капли свечного воска на скамье. Одна из ножек у неё была сломана, её заменяла подпорка — полено жёлтого дерева. Для пущей надёжности конструкция была прибита гвоздями к полу. Рус нагнулся, перевернул грязный, в пятнах, матрас. Солома, которой он был набит, отсырела и дурно пахла. Ещё хуже, чем у Валенса.
Мерула пустилась в объяснения, по какой причине эту комнату уже давно не использовали. Он перебил её:
— А мыши у вас есть?
Она нахмурилась.
— Девушка на особой диете?
— Я не имел в виду еду. Хотел узнать, бегают ли тут мыши. Едва успела она ответить, что не бегают, как Гай заявил:
— Поставьте сюда удобную чистую кровать — и я снимаю эту комнату.
ГЛАВА 19
Она была хорошенькая. Пожилые женщины часто говорили это её матери. А мама в ответ смеялась: «К тому же она это знает!» Братья тоже это знали, хотя скорее умерли бы, чем признали это. Иногда пахнущий пивом отец входил в дом и громко кричал: «А где моя дочурка-красавица?» И поднимал её, высоко вскидывал, сажал себе на плечи, а мама начинала сердиться и кричала на него: «Смотри ещё ударится головой о притолоку!» На несколько мгновений она становилась великаном, выше дверной задвижки, выше лошадей, могла видеть, что творится у людей в садах за изгородями, но вскоре отец опускал её на землю, игнорируя требовательные крики: «Ещё! Ещё!» Потому что у родителей много дел, потому что быть хорошенькой ещё не значит быть самой главной.
