— Ты будешь жить здесь до тех пор, пока не поправишься, — сказал он. — А дверь на замке, чтобы ты была в безопасности.
Девушка покосилась на решётку на окне, потом закрыла глаза.
Лицо приобрело сосредоточенное выражение, словно она силилась что-то понять.
— Рука болит?
Она кивнула.
Он присел рядом с ней и проверил повязку. Ей крупно повезло: перелом, похоже, срастается. Никаких смещений. Он ощупал верхнюю часть руки и предплечье. Ни опухоли, ни жара не наблюдается. Потом сжал в своей руке тонкую ладонь:
— А ну, подвигай пальцами, — и тут же почувствовал, как кончики пальцев слабо затеребили его ладонь. — Хорошо. Всё съела, что тебе принесли?
Она опять кивнула.
— Тебе предписана лёгкая диета. Ни мясных продуктов, ни крепких напитков. Никаких морских продуктов. И ещё ты должна пить как можно больше жидкости.
— Пива, — протянула она.
— Пиво? — Гай откашлялся. Ни соблазнительные светлые завитки, выбивающиеся из кос, ни узкое белое плечо, выглядывающее из выреза туники, не могут, не должны отвлекать профессионала от дела. — Никакого пива, абсолютно ничего в этом роде!
Он указал на закрытое крышкой ведро, что стояло в углу комнаты (ещё хорошо, что у неё недостало сил использовать его в качестве оружия!):
— Мочеиспускание нормальное?
Она кивнула.
— Хорошо.
Он полез в открытую сумку.
— Дам тебе кое-что, на тот случай, если рука разболится. И спать будешь спокойно. — Он отмерил несколько капель в пустую чашку, протянул ей.
Она отпила глоток, сморщила носик.
— Пей, — приказал он и изобразил ту же гримасу.
Девушка запрокинула голову и допила всё до конца. Тогда он налил себе довольно мощную дозу всё того же обезболивающего. Встал, закрыл ставни. В комнате прохладно, а у неё всего одно одеяло.
Внизу музыкант играл на лире, нежные её звуки не могли перекрыть гул голосов, непрестанное хлопанье дверей и звон посуды. С балкона Рус видел лишь двух девушек-подавальщиц, они обслуживали все столики. Из дальнего конца зала, где хозяйка заведения лично разливала вино группе офицеров, раздался громкий взрыв смеха.
Рус отвернулся. От этого шума голова разболелась ещё больше. Затем он заметил, что дверь в одну из комнатушек приоткрыта. Заглянул — ни души. Хромая, он вошёл. Сорвал с постели нарядное ярко-синее одеяло. Прихватил заодно и подушку. В дверях остановился, передумал и швырнул подушку обратно на постель. Нечего баловать рабыню.
Когда он вернулся, девушка лежала, вытянувшись во весь рост и с закрытыми глазами. Он прикрыл её синим одеялом, затем тронул за плечо.
— Перед тем как уснуть, — сказал он и сунул ей в руку длинный ключ, — убедись, что дверь надёжно заперта изнутри.
ГЛАВА 21
Рус спускался по лестнице, стараясь не хромать, и вдруг узнал среди посетителей заведения Мерулы Децима из госпиталя. Мужчина, сгорбившись, сидел у стойки и вытирал глаза грязным кулаком; кругом толпились люди. Рус также увидел, что подавальщица делает Дециму над головами посетителей какие-то знаки. Рус вздохнул. Голова болела. Нога тоже болела. Достоинство его было уязвлено. Он ни за что бы не встал на защиту солдата, находившегося не при исполнении, не стал бы делать из себя посмешище перед посетителями Мерулы. Но это был Децим, предупредивший его вчера о возвращении Приска, а потому Рус считал себя обязанным этому человеку.
От души надеясь, что никто не наступит на больной палец, он пробирался между тесно поставленными столиками. И вот, подойдя совсем близко, наклонился и шепнул Дециму на ухо:
— Пора домой, солдат.
Мужчина поднял на него глаза, громко шмыгнул носом, а потом сказал, что он не понимает, чего от него хотят.
— Ты пьян.
— Вам этого не понять, господин.
— Пошли, Децим. Иначе попадёшь в неприятности.
— Вам она всё равно никогда не нравилась. Всегда хотели избавиться от неё.
— Ага. — Рус поскрёб в затылке, волосы там слиплись от супа. — Собака-«невидимка»?
— Придурок!
Децим развернулся на табурете и смачно сплюнул на пол.
— Ой! — Лысый мужчина еле успел увернуться от плевка — можно было подумать, что метили ему на сандалий, — и гневно взглянул на Децима.
— Этот идиот заставил нас размозжить ей голову. Такая хорошая была собака! Мой лучший друг. Преданный пёс был, это самое главное. — Децим взмахнул рукой. — Самый преданный из всех! А вы, вы просто не знаете, что такое настоящая преданность.
— А ну, поднимайся! — Рус ухватил мужчину за руку и потащил к двери. Боль так и пульсировала в висках и затылке.
Но тут, к несчастью для них обоих, ноги у Децима подкосились и несчастный с криком «Мерзавец!» рухнул прямо на Дафну с подносом. Та потеряла равновесие, взвизгнула и опрокинула содержимое подноса лысому прямо на колени. Тот вскочил, оттолкнул девушку в сторону и с криком «Я же предупреждал тебя, кретин нечастный!» набросился на Децима.
— Лучший пёс во всём легионе! — не унимался меж тем тот. — Он был, был... ой!
— А ну вон отсюда! — взревел рыжеволосый вышибала.
Подскочил к Дециму, завернул ему руку за спину, а напарник его ухватил лысого за плечи и предупредил, что тот будет следующим, если сейчас же не успокоится.
Децим продолжал вырываться.
— Где моя Эйселина? — вопил он. — Кому ты позволил украсть у меня Эйселину? Да от вас все девочки норовят сбежать!
— Пошёл отсюда, приятель! — сказал Стикх. — Больше сюда тебе хода нет.
— Все исчезли. Все сбежали. Она была лучшей девушкой в городе!
Стикх вытолкал буяна за дверь. Тот продолжал что-то кричать и на улице; Рус задержался на пороге.
— У нас и раньше бывали от него одни неприятности, — заметил Стикх и поднял упавшую табуретку. — Лично я бы его сюда вообще не пускал.
— Хочу, чтобы ты передал записку своей хозяйке, — сказал Рус.
Вышибала одарил его презрительным взглядом, означавшим, по-видимому, что он здесь вовсе не для того, чтобы передавать записки. Но Рус проигнорировал этот взгляд.
— Можешь передать на словах. Я отдал своей пациентке ключ от комнаты, — добавил он.
— Ты... что?
— Чтобы она могла впускать только того, кого захочет.
Стикх пожал плечами.
— Дело ваше. Но мы не можем охранять её и днём и ночью. Если сбежит, пеняйте на себя.
— Она не в том состоянии, чтобы сбегать, — сказал Рус. А про себя подумал, что и такой вариант вполне возможен. Уж лучше пусть девушка сбежит, как Эйселина, чем погибнет, как София. — И ещё передай хозяйке: пусть следит за тем, станет ли она отказываться от еды и питья.
