— Все чисто медицинские решения целиком на вашей ответственности, — заверил его Приск. — Однако я буду крайне признателен, если вы станете держать меня в курсе. Возможно, стоит попросить Альбана скопировать все имеющие отношение к делу пункты из ваших записей.
О боги, этот тип спланировал всё сразу же по возвращении!
Рус нахмурился.
— Я не могу отдать истории болезней в руки какого-то писца.
— Да нет, речь идёт только о назначенных лекарствах.
— Этому не бывать. Вы всегда можете проверить, сколько именно я израсходовал. Спросить у аптекаря. Хотите знать, сколько пилюль употребили мои пациенты, поручите кому-нибудь проверить шкафчики, где они хранятся. Это ваша работа. А моя работа сводится к тому, чтобы поставить всех пациентов на ноги, и как можно скорее.
Приск недовольно выдохнул, но промолчал. Рус подавил улыбку. Никогда прежде не представлял он себя в этой роли — безответственного транжиры казённого имущества. При этой мысли ему почему-то стало весело. Впрочем, веселье длилось недолго. Приск потянулся за другим свитком.
— Администрация госпиталя будет премного обязана, если вы будете расписываться за каждое блюдо, съеденное на дежурстве.
— Я не должен платить за еду. За неё и так достаточно вычитают из жалованья.
— Вот именно. Именно поэтому я попросил Альбана прямо с утра пройтись по спискам и составить отдельные перечни блюд и их стоимость, которые кухня отпускала вам во время дежурства и вне его. Поскольку, как вам известно, близится день выдачи жалованья. И с вас могут удержать дополнительно, если вы едите на нашей кухне в неурочное время.
Рус долго смотрел на него, затем всё же заставил себя выдавить:
— Спасибо.
Приск слегка склонил голову набок.
— Всегда к вашим услугам.
ГЛАВА 28
Тилла размышляла над тем, сколько еды можно сэкономить и спрятать так, чтобы никто ничего не заподозрил. Тут вдруг в дверь постучали, причём в самую нижнюю планку, точно кто-то бил по ней ногой, а затем из коридора донёсся тоненький мальчишеский голос.
— Это Лукко, госпожа. Стучать не могу, а то уроню поднос, — произнёс он по-латыни.
Рыжеволосый поварёнок принёс миску бульона, от которой валил пар, половинку хлеба и чашку воды. Он поставил поднос на скамью и теперь смотрел на то, как Тилла отрывает кусок хлеба прямо зубами. Затем она положила его на подоконник, измельчила на крошки и протолкнула между прутьями решётки.
— Зачем это? — не выдержал мальчик.
— Жду гостей.
Лукко насторожился.
— Но повариха ничего не говорила. Ни о каких там гостях.
— А ты подожди, сам увидишь. Если хочешь, конечно, — сказала Тилла. Придвинула табурет, теперь он служил ей столиком, и уселась на скамью. Потом указала на поднос и жестом предложила ему хлеба.
Мальчик отрицательно помотал головой.
— Хозяйка говорит, ты больно тощая. И велела, чтобы ты съела всё.
Тилла отломила ещё кусочек хлеба, бросила его в миску и понаблюдала за тем, как он набухает, темнеет и постепенно погружается на дно. Она уже почти доела бульон, когда прилетел первый воробей.
— Могу попросить Стикха, и ой соорудит силок, — сказал Лукко.
При звуке его голоса воробей тут же испуганно упорхнул.
Тилла нахмурилась.
— Я не собираюсь ставить силки на своих гостей. Сиди тихо и помалкивай.
Через несколько секунд воробей вернулся — не один, а с целой компанией, и на подоконнике развернулось настоящее шумное пиршество. Впрочем, длилось оно до прилёта чёрного дрозда. Тот распугал более мелких птиц и быстро склевал все оставшиеся крошки. Когда улетел и он, Лукко заметил:
— Можно испечь пирог с воробьями.
— А это вкусно?
— Увидим.
Тилла выудила ложкой оставшийся в бульоне комок хлеба.
— Как-то раз я даже соню пробовал, это такая мышь, — похвастался Лукко. — И ещё — жареного лебедя. Стикх принёс мне с какого-то обеда.
Эти римляне, подумала Тилла, готовы сожрать всё, что шевелится. Она уже была готова поверить в слухи о том, что они вымачивают улиток в молоке, а потом съедают, прямо живьём.
— А ты давно работаешь здесь, Лукко?
— Я здесь родился, — ответил он.
— Прямо в заведении?
— Прямо вот в этой комнате.
Она оглядела голые стены, и ей стало жаль ребёнка, появившегося на свет в столь неприглядной обстановке.
— А сколько тебе?
— Восемь зим.
Она окунула ложку в бульон, чтобы достать ещё кусочек хлеба.
— Звать тебя так же, как одного из моих дядьёв, Лукко, и возраст ты измеряешь зимами, как и я. И тем не менее говоришь на языке армейских. — Она перешла на свой язык. — Кто твои родители?
Мальчик покачал головой.
— Здесь мы говорим на латыни. И почитаем императора.
— Ну, а среди своих? — продолжала настаивать девушка.
Мальчик, по-прежнему на латыни, объяснил ей, что хозяйке не нравится, когда они говорят «как дикари», а потом добавил:
— И посетителям тоже не нравится.
Убеждённая в том, что он прекрасно её понял, Тилла продолжила:
— Скажи, Лукко, где здесь можно найти людей, не стыдящихся родного языка?
Мальчик смотрел на неё секунду-другую, затем отошёл и взял стоящее в углу ведро.
— Совсем забыл, — пробормотал он. — Хозяйка велела его опорожнить, — и исчез за дверью.
* * *
Недолго Тилла пробыла одна — раздались три коротких условных стука в дверь. Вместо Дафны появилась пухленькая девушка с серебряной цепочкой на лодыжке. Вошла и привалилась к дверному косяку.
— Тилла, — сказала она. — Это твоё настоящее имя?
— А Хлоя — твоё настоящее?
— Ну конечно нет. Я тебе не помешаю?
Она шагнула в комнатушку, затворила за собой дверь.
— Слышала, ты задаёшь много вопросов.
— Люблю учиться.
Так, значит, Лукко проболтался. А Дафна выдала тайну об условном стуке. С этими людьми надо быть осторожнее.
— Оставь мальчишку в покое, — сказала Хлоя. — Если хочешь чего спросить, спрашивай меня. А если надумала сбежать... Послушай моего совета: выброси это из головы.
— Я не говорила, о чём думаю.
— Да все вы думаете только об этом. Небось уже слышала эту байку об Эйселине и её моряке?
— О девушке, которая сбежала с моряком?
