– Ну как бы все сходится, – согласилась Атропос. – Царь-зайка.
– Но не зайка-царь?
– Суть вот в чем, – продолжил Аполлон, не желая, чтобы ему зубы заговаривали, – хочу попросить вас сделать так, чтобы его жизнь не оборвалась.
– Обрывать – это моя работа, – сказала Атропос.
– Я в курсе, – отозвался Аполлон.
– Ты хочешь, чтобы я не обрывала его жизнь?
– Я бы счел это величайшей услугой.
– Желаешь, чтобы он жил вечно?
– Если это можно устроить.
– О-ох, ну и задачка. Я занимаюсь тем, что обрываю нити жизней. Не обрывать… это же совсем другое дело. Что скажете, сестры?
Аполлон долил им в чаши.
– Выпейте еще, пока размышляете.
Мойры посовещались.
– Поскольку мы тебя любим, – произнесла наконец Клото.
– Жуть как… – добавила Лахесис.
– Поскольку мы жуть как тебя любим – пусть будет по-твоему. Один разочек. Если твой друг… Как там его звать?
– Адмет. Адмет, царь Ферский.
– Если Адмет, царь Ферский, найдет кого-нибудь, кто пожелает умереть вместо него…
– …тогда совершенно незачем будет обнимать его рыть…
– Обрывать его нить…
– Вот да.
– Условие таково, – объяснил Аполлон Адмету, – тебя никогда не заберут в загробный мир, если ты найдешь кого-то – кого угодно, – кто согласится умереть вместо тебя.
Адмет отправился к родителям. Они уже много чего повидали в жизни, рассудил он, и кто-то из них наверняка согласится уйти раньше, если это подарит их сыну бессмертие.
– Ты зачал меня, – сказал он отцу ФЕРЕТУ, – твой долг, значит, сделать все, чтобы я жил дальше.
К изумлению и ужасу Адмета, Ферет совершенно не пожелал соглашаться.
– Да, я зачал тебя и взрастил, чтобы ты правил этой землей, но я совершенно не понимаю, почему должен вместо тебя умереть. Ни предки наши, ни Греция такого закона не устанавливали, где говорится, что отцы должны умирать вместо детей их. Ты родился прожить собственную жизнь, хоть счастливую, хоть горемычную. Я дал тебе все необходимое. Не жду, что ты умрешь вместо меня, а тебе не стоит ждать, что я умру вместо тебя. Ты, значит, любишь свет дня. С чего ты взял, что твой отец его не выносит? Знай: мертвы мы очень долго. Жизнь, может, и кратка, зато сладостна
[54].
– Да, но ты же пожил, а я…
– Будем считать, что я пожил, когда моя жизнь естественно подойдет к своему завершению, а не по слову твоему.
Получив отповедь от ближайшего кровного родственника, Адмет забросил сеть пошире. О бессмертии ему прежде думать не приходилось, но стоило Аполлону сказать, что оно возможно, как эта мысль совершенно захватила Адмета. Он уверовал, что бессмертие – его право. Он-то думал, что найти кого-нибудь, кто будет готов сделать ему это простое одолжение – умереть за него, – дело плевое. Оказалось, что все, подобно отцу Адмета, как-то несуразно пылко цепляются за свои жизни. Наконец на выручку пришла его преданная и любящая супруга Алкестида. Она объявила, что готова умереть вместо супруга.
– Правда?
– Да, мой милый, – сказала она, спокойно гладя его по руке.
– Ты по-честному и с радостью готова на такое ради меня?
– Вполне с радостью, если тебе это в радость.
Возвели изящную усыпальницу, и Алкестида приготовилась к дате Адметова ухода – теперь уже своей. Но когда подошел день, Адмет решительно передумал. Осознал, до чего сильно он любит Алкестиду и до чего ущербна станет его жизнь без нее. Более того, он прозрел, что долгое – бесконечное – существование в одиночестве будет ему хуже смерти. Он взмолился перед женой не делать этого. Но ее намерение занять его место уже было услышано и записано богинями судьбы. Должна умереть – и умерла.
Именно в тот миг, когда сокрушенный Адмет пытался примириться с тем, чтó он натворил, к нему во дворец заявился Геракл.
И уж таким внимательным был Адмет к своим хозяйским обязанностям, что отвергнуть гостя счел недопустимым. Изо всех сил постарался скрыть свое горе и встретил гостя с большим теплом и радушием, каким славился. Но все же Геракл не смог не заметить, что старый друг облачен в черное.
– Ну, если честно, у нас во дворце случилась смерть.
– Оставлю тебя тогда. Лучше приду в другой раз.
– Нет-нет. Прошу тебя, побудь. Я настаиваю.
Геракл все равно сомневался. У хозяев есть обязанности – есть они и у гостей.
– Кто умер? Не кто-то из близких?
Адмет не желал обременять друга своими горестями.
– Не кровный родственник, клянусь… – Говоря строго, не соврал. – Женщина тут одна из домочадцев.
– Что ж, в таком случае… – Геракл вошел в главный зал. Взгляд его пал на стол, накрытый к поминкам. – Я всегда говорил, что у тебя подают лучшие вина и пироги, – проговорил он, щедро набирая себе и того и другого.
– Это очень любезно с твоей стороны, – отозвался Адмет. – Оставлю тебя на минутку, но, прошу, чувствуй себя совершенно как дома.
Геракл накинулся на еду. Допил все вино, какое нашлось на столе, и крикнул, чтоб несли еще. Явился дворецкий, ликом угрюм. Слуга старой закалки. Даже рискуя навлечь на себя знаменитый гнев сильнейшего человека на свете, он от своих обязанностей уклоняться не собирался.
– Стыд растерял совсем? – прошипел он. – Как можно эдак есть и пить, когда весь дом в глубоком трауре?
– Да будь я неладен, чего бы и нет? Кто помер-то? Какая-то там служанка.
– Боги, вы только послушайте его! Нашу дражайшую царицу у нас забрали, а ты смеешь называть ее «какой-то там служанкой»?
– Алкестиду? Но Адмет сказал мне…
– Его величество и посейчас в саду, душу свою благородную выплакивает напрочь.
– Ох, ну и дурак же я!
Тут с Гераклом случился припадок самоедства и самоуничижения, как это бывало с ним время от времени. Колотил себя в грудь и называл бесчувственнейшим фигляром на белом свете, недостойным гостить в чьем бы то ни было доме, ослом, паяцем, олухом и грубейшим из невоспитаннейших. Затем взял себя в руки и осознал, чтó нужно сделать. «Отправлюсь в загробный мир, – сказал он себе, – и сражу любого, кто попытается помешать мне привести Алкестиду назад. Клянусь, сражу».
К счастью, подобные радикальные меры не потребовались. Прежде чем отправиться в загробное царство, Геракл пошел поклониться свеженькой усыпальнице Алкестиды. Там он наткнулся на ТАНАТОСА, бога смерти, – тот как раз забирал Алкестидину душу.
