– Вот такая малышня мне по душе. Как тебя звать, медный ты волчок?
– Тесей, между прочим.
– Ну что, Тесей Междупрочим. Собираешься стать героем?
– Ой да, братик, само собой.
Геракл хохочет, кладет вас обратно на львиную шкуру, и с того мига вы знаете свою судьбу, пусть и не очень понимаете, что это значит: быть героем.
На двенадцатый день рождения мама берет вас за руку и ведет из Трезена вверх по тропе на мыс, откуда открывается вид на весь город и окрестности. Мама показывает вам здоровенный валун.
– Если сможешь откатить вон тот камень, Тесей, я расскажу тебе про твоего отца.
Вы подскакиваете к камню. Упираетесь в него вытянутыми руками, затем поворачиваетесь задом к нему и пытаетесь спихнуть спиной. Пыжитесь, орете, кружите вокруг валуна, но в конце концов изнуренно падаете наземь. Великий камень не подался и на толщину вашего мизинца.
– Пошли, Сизифушка, на будущий год еще попробуем, – говорит мама.
И так каждый день рождения вы вместе приходите к тому камню.
– По-моему, – говорит вам мама через несколько лет, – у тебя отрастает нечто похожее на намек бороды, Тесей.
– Она придаст мне сил, – говорите вы. – В этом году все получится.
Но нет, не в этом. И не на следующий. Вам уже неймется. Никто не сравнится с вами в беге взапуски, даже если с форой в целый стадий. Никто не метнет ни копье, ни диск дальше вас. Трезен для ваших устремлений кажется слишком тесным. Вы не очень понимаете, в чем они состоят, но знаете, что мир вы еще потрясете – так или иначе.
В этот день рождения вы восходите на холм вместе с матерью чуть ли не опасливо. Камень – ложное испытание. Никогда не сдвинется.
Но вы ошибаетесь.
Под камнем
Тесею не казалось, что в этот день рождения он сильнее, чем в прошлый. Дворцовая стража пошучивала, что царевич по росту им уже сгодится, если пожелает. Бороду приходилось иногда подстригать. Она была темнее шевелюры, буро-красной, необычного оттенка. В детстве терпеть этого не мог, но теперь уже привык. Одна девчонка, которая ему нравилась, сказала, что это приятный цвет.
В остальном – тот же самый старина Тесей.
Но на сей раз валун сдвинулся! Действительно сдвинулся. Тесей готов был поклясться, что это не тот же самый камень, – но это же чепуха. Возможно, он сам теперь не тот же Тесей. Поднатужился, уперся ногами в землю и толкнул еще. С едва ли не комической легкостью валун катнулся к краю тропы, следом катнулся еще на один оборот.
– Отпустить его катиться вниз по холму?
– Нет, оставь где есть. – Мама улыбалась. – Он теперь лежит точно в том же месте, где был, прежде чем твой отец закатил его туда, где пролежал он последние восемнадцать лет.
– Но что это все значит?
– Копни землю – может, что найдется.
Трава под камнем была белесая. Тесей скреб, пока не наткнулся пальцами на что-то и не вытащил пару сандалий, одна уже подпортилась – а может, ее поели жуки.
– Отлично, – произнес Тесей. – Как раз то, что я себе хотел на день рождения. Старые кожаные сандалии.
– Рой дальше, – улыбаясь, сказала мама.
Тесей покопал еще, и на этот раз в руках у него оказалось что-то холодное и металлическое. Он вынул меч, засверкавший серебром.
– Это чей?
– Был твоего отца, а теперь твой.
– Кто был мой отец?
– Садись рядом, – Эфра похлопала ладонью по траве, – расскажу. Твой отец – царь Афин Эгей.
– Афин!
– Женился он дважды, но ни тот ни другой союз детьми не благословило. Эгей хотел сына и пошел в Дельфы к оракулу. Сам знаешь, до чего странными бывают у них речения. Эгею досталось самое странное.
Эгею нельзя развязывать тугие мехи с вином, пока не достиг он афинских вершин, а иначе сгинет от горя.
– Что это означает?
– Вот-вот. Вышло так, что Эгей близко дружил с моим отцом, славным царем Питфеем.
– С дедушкой?
– С твоим дедушкой, да. Вот Эгей и постарался изо всех сил оказаться здесь, в Трезене, на пути из Дельф и узнать, не получится ли у Питфея истолковать слова оракула.
– И как, удалось?
– А вот тут, Тесей, никак нельзя не восхититься хитростью твоего деда. Он-то пророчество понял. Понял прекрасно. «Тугие мехи с вином» означают, как Питфей это понял, Эгеево… мужское достоинство, скажем так. То есть пророчество наказывало Эгею: «Не… соединяйся ни с одной женщиной, пока не вернешься в Афины».
– Соединяйся? Это что-то новенькое.
– Цыц. Ну и вот, Питфей подумал, что было б прекрасно, если бы я, его дочь, понесла от царя великих Афин. Ребенку – тебе, так уж вышло – это позволит стать владыкой объединенного царства Афин и Трезена. И вот дедушка сделал вид, что пророчество не велело Эгею пить вина, пока не вернется он домой в Афины. Затем послал за мной и отправил показывать Эгею дворец и сады. То да сё. Мы оказались у меня в покоях и…
– …зачали меня, – договорил потрясенный Тесей.
– Да, вот еще что, – продолжила Эфра, пунцовая от смущения. Она знала, что день такой наступит, не раз и не два репетировала рассказ о рождении Тесея, но вот этот день настал, и слова словно бы застряли у нее в горле.
– Еще что-то?
– В ту ночь, после того как Эгей, твой отец…
– …развязал свои тугие мехи с вином?
– Да-да. Он отвернулся и заснул. Я же спать не могла. Отправилась к роднику – тому, что посвящен Посейдону, – чтобы помыться и подумать. Мой отец отправил меня спать с чужаком, чтобы поиграть в политику. Я сердилась, но, к своему удивлению, обнаружила, что Эгей мне нравится. Добрый, мужественный и… будоражащий.
– Мама, прошу тебя…
– Но когда я омылась в водах того родника, кто, как ты думаешь, восстал из его чаши?
– Кто?
– Бог Посейдон.
– Что?
– И он… он тоже завладел мной.
– Ой… ёй… ёй?…
– Не смешно, Тесей…
– Я и не веселюсь, мама. Поверь, не веселюсь. Просто пытаюсь понять. Только не говори, что и Посейдон развязал свои тугие мехи с вином?
– Клянусь, все так и было. В ту самую ночь, когда возлегла я с Эгеем, меня взял и Посейдон.
– Так кто же мой отец?
– Оба, я совершенно уверена. Я вернулась в постель к Эгею, а он, проснувшись поутру, обнял меня и извинился. Он женат, а потому забрать меня с собой в Афины вряд ли сможет. Мы выбрались из моей опочивальни, прежде чем проснулись остальные, и он привел меня сюда. Зарыл свои сандалии и меч, накатил сверху камень. «Если наш союз этой ночи принесет плоды и родится мальчик, пусть сдвинет этот валун, когда возмужает, а ты расскажи сыну, кто он. Пусть идет тогда в Афины и заявляет о своих законных правах».
