Тесей отправился в Марафон и вновь показал, чем его извод героизма отличается от Гераклова. Геракл, как мы уже узнали, встал покрепче и стал ждать, когда бык к нему прибежит, схватил его за рога и усмирил одной лишь физической мощью, Тесей же подошел к задаче по-своему. Некоторое время он наблюдал за быком. Никакого пламени из ноздрей не заметил, но отчетливо увидел невероятную силу и чудовищную первобытную свирепость в том, до чего яростно бык фыркал, мычал и рыл копытами землю. Разоренный пейзаж, растерзанный скот и разметанные в руины строения хором сообщали о потрясающей силе зверя и его жажде убийства.
«Но пугает он, вообще-то, не более, чем Керкион, а его я завалил и расплющил на камнях», – заметил Тесей про себя.
Так и оказалось: применяя то же утонченное искусство обращать силу соперника против него самого, Тесей полностью вымотал быка. Наш герой оказался гораздо проворнее, ловчее и находчивее зверя. Всякий раз, стоило быку броситься на Тесея, тот подпрыгивал, и растерянный зверь бодал пустое место
[275].
– Огнем ты не дышишь, – сказал Тесей, перескакивая через быка в десятый раз, – но дышишь ты жарко.
Наконец громадный зверь слишком устал, чтобы дальше сопротивляться. Тесей запряг его и вспахал равнину Марафона
[276]. Пахота показала его власть над быком и подтвердила восторженным местным жителям, что они теперь могут спокойно растить урожаи и возделывать свою землю.
Тесей триумфально вернулся в Афины с быком и на городской площади принес его в жертву Аполлону.
Царица ядов
Замысел вышел Эгею боком – и еще как! Он не просто не избавился от угрозы своему покою и безопасности – Тесей вознесся на еще большую высоту всеобщего обожания и признания. Все Афины ликовали, шествуя по улицам вслед за Тесеем и быком, – Тесей привел его, когда-то свирепого, а теперь послушного и спокойного, как кастрированный вол, и принес благородную и смиренную жертву Аполлону. Сроду не видали люди такого героя. Эгею пришлось объявить пир в его честь, и пока царь насупленно обряжался для этого события, к нему в комнату вошла Медея.
– Этот юнец грозит нам одними бедами, муж мой.
– Сам понимаю.
– Гляди… – Медея показала ему маленький хрустальный флакон. – Здесь немножко волчьего корня…
– Царем ядов его зовут, верно?
– У него много имен, – холодно произнесла Медея. – Синеглазка, шлемник, козья смерть, аконит
[277]. Достаточно знать, что он убивает. Я капну из этого флакона в чашу царевичу-выскочке, и – оп! – никаких нам дальше бед. Покажется, будто у него припадок, смятение ума, вот как мы это обставим. Аид так алкал залучить эту великую душу к себе в загробный мир, скажем мы, что послал Танатоса, Владыку смерти, чтоб привел Тесея в беспредельный покой в раю.
– Какая же ты умничка, – проговорил Эгей, беря Медею за подбородок.
– Никогда больше так не делай.
– Не буду, Медея, лапонька.
Он не заметил, когда Медея за столом подлила яда в чашу Тесею, но она подала мужу знак, что все удалось. Пальчиком по носу стучать и подмигивать она, конечно, не стала, но медленный и многозначительный кивок дал Эгею понять, что все готово.
– Ну что ж, дорогой народ мой, – сказал Эгей, вставая с чашей в руке. – Предлагаю тост за нашего гостя, царевича Трезена, за этого истребителя головорезов и усмирителя быков, нашего нового друга и заступника. Выпьем же за здоровье Владыки Тесея, ибо так я отныне стану именовать его.
Восторженное согласное бормотание пробежало по залу, гости выпили за Тесея, а он скромно и благодарно кивал.
– А теперь пусть гость ответит, – сказала Медея.
– Ох, ну ладно… – Тесей встал, взял кубок в нервные руки. – Сам я не из мастаков говорить. Мне известно, что в Афинах произнесение речей в цене, и надеюсь однажды ему научиться. По большей части предоставляю слово своему мечу… – Он отбросил полу плаща и положил руку на гарду. В пиршественном зале послышались влюбленные хохотки и одобрительный шепот. – Но пью я за…
– Нет!
К изумлению всех присутствовавших, царь Эгей вдруг подался вперед и резко вышиб чашу из рук Тесея.
– Меч, – проговорил он, показывая на оружие Тесея. – Я закопал этот самый меч в землю, чтобы мой сын нашел его.
– И эти сгнившие старые сандалии, – сказал Тесей со смехом, стаскивая одну сандалию с ноги. – Как же клял я их в пути.
Отец с сыном пали друг другу в объятия. Как раз в этот миг Эгей вспомнил о Медее.
– А ты, колдунья, ведьма и…
Но ее и след простыл. Она покинула Афины и больше там никогда не появлялась. Кто-то клялся, что видел, как она летела по небу в колеснице, запряженной драконами, рядом с Медеей – сын ее Мед
[278].
История с данью
Следующим шагом Эгея стало его заявление, что скоро он откажется от трона в пользу Тесея, и этой новости народ Афин очень порадовался. Не то чтобы Эгей был нелюбим, но все считали его слабым правителем. Впрочем, за право царствовать с Тесеем состязались пятьдесят сильных злых мужчин – Паллантидов, пятьдесят сыновей Палланта, покойного брата Эгея. Против своего нежеланного братца они объявили самую настоящую войну. В мире греческого мифа это аксиома, что герой никогда не ведает покоя, и в войне с той полусотней Тесей проявил достославную ловкость и здоровый натиск.
