— У меня очень рано проснулся огонь, Теарин. Предположительно из-за того, что произошло с матерью. У первых иртханов огни пробуждались в самом раннем детстве благодаря яркому слиянию с драконами. Ты должна это знать.
Нет.
Конечно же я это знала. И о том, какие аномалии творились с перерожденными, и о том, что сила их была запредельной, гораздо больше, чем сейчас у нас. Знала о том, что они оборачивались в секунды, что у драконят пламя просыпается еще во время созревания в яйце, но…
Нет!
Нет, нет, нет, пожалуйста, нет!
— И когда у тебя проснулся огонь?
— Мать почувствовала его еще до моего рождения.
Перед глазами потемнело.
— Куда мы плывем? — Теперь уже я вцепилась в поручни, чтобы скрыть мелкую дрожь рук.
Мысленно глубоко дыша, унимая втекающее в каждую клеточку пламя.
Вскинув голову, чтобы не позволить чувствам взять верх над разумом и разрушить все.
— На остров, — отозвался дракон, и лишь неимоверным усилием воли я заставила себя сосредоточиться на этих словах.
— Остров?
— Да, отец с матерью случайно нашли его, когда вместе летали над океаном. — Взгляд Даармархского снова смягчился. Он становился таким всякий раз, когда дракон говорил о родителях. — Я был зачат на этом острове, и они посчитали это благословением. В самом сердце острова отстроили дом, и родители уединялись там, когда была такая возможность. В редкие часы отдыха они прилетали туда.
— А ты всех претенденток на него привозил? — Слова сорвались с языка раньше, чем я успела их осознать.
Взгляд Даармархского сначала потемнел, а потом раскалился, отмеченный силой его пламени.
— Думай, что говоришь. Ты единственная, кому я рассказываю об этом месте.
— О, я, вне всякого сомнения, должна быть польщена, но с чего нам туда плыть?!
Вот теперь алое пламя мгновенно вытеснило радужку. Остались только вертикальные зрачки: острые, как лезвия кинжалов.
— Ты совсем ничего не ценишь, Теарин?
— Ценю. — Я кивнула. — Я ценю историю твоих родителей, которые искренне любили друг друга. Это место, этот остров хранит отпечаток их любви. Он создан для тех, кто умеет любить, Витхар. Не для нас.
— Любовь — это слабость, — прорычал дракон. — Мне слабости не нужны.
— Благодаря этой слабости ты появился на свет! — выдохнула я. — И Хеллирия тоже!
— Довольно! — В рычание ворвались хлесткие пламенные плети. — Ты сегодня достаточно испытывала мое терпение.
Я покачала головой.
— Я не сойду с этого корабля, Витхар. Не коснусь даже пальцем той земли. Тебе придется тащить меня туда силой, на глазах у всех. Ты этого хочешь?
Пламя ударило в меня волной — яростной, мощной — настолько сильной, что когда волна скользнула назад, чуть не увлекла за собой то, что билось внутри. Только благодаря урокам отца я удержала искры на пальцах, свела за спиной подрагивающие, горящие от огня и напряжения ладони.
Даармархский развернулся так резко, что его сила зацепила меня шлейфом бушующей мощи. И так же резко скомандовал капитану:
— Поворачивай! Мы возвращаемся.
После чего быстро спустился по лестнице и зашагал по палубе в сторону дальней мачты.
Я же с трудом расплела пальцы, повернулась к морю, оставив за спиной капитана, мачты, Даармархского. Впереди был только океан и раскинувшиеся крылья дракона. Небо и горизонт.
Чувствуя, как корабль меняет курс, я отпустила огонь и приложила ладони к животу в надежде, что ничего не почувствую.
Ничего, пожалуйста.
Совсем ничего.
И вздрогнула, когда изнутри ударило пульсацией пламени.
Пламени маленького драконенка.
ГЛАВА 5
Зингсприд, Аронгара
Доброе утро — это когда ты впервые за последнее время чувствуешь себя по-настоящему выспавшейся. Такой, когда глаза открываются не с помощью распорочек, поддерживающих верхние веки, а сами собой. Широко-широко. И еще шире, когда ты понимаешь, что сзади к тебе прижимается гроутело со всеми гроувыпуклостями, одна из которых упирается тебе прямо в ягодицы.
О-о-очешуеть!
Я рывком высвободилась из объятий этого… и села на постели!
В его спальне!
Полностью обнаженная.
И он тоже.
Что касается его, он даже глаза не открыл, просто повернулся на спину, совершенно без зазрения драконьей совести демонстрируя все свои выпуклости.
И-и-и…
Я подхватила подушку и от души приложила вконец охамевшего драконорежиссера по голове.
— Гроу!
— Танни, — донеслось хриплое из-под подушки. — Ты просто сама нежность.
Нежность?
Нежность?!
Да я тебе сейчас такую нежность покажу!
— Ты что устроил?! — прорычала я, сдергивая подушку с дракономорды и замахиваясь повторно.
— А я что-то устроил? — Подушку выдрали из моих рук и отправили на пол, сам режиссер приподнялся на локтях и весьма однозначно уставился на мою грудь.
— Я! Ушла! Спать одна! — выдохнула, с силой выдергивая из-под этой беспринципной туши верхнюю простыню и заворачиваясь в нее.
— Нет, ты ушла побыть одна, — хмыкнул Гроу. — Никто не обещал, что ты будешь одна спать.
Ы?
Ы.
Ы!
Все связно оформившиеся мысли исчезли из моей головы, особенно когда Гроу одним движением перетек ко мне. Клянусь, именно перетек — только что полусидел, расслабленный такой, и вот уже рядом, а я у него на коленях, спиной к нему. Окутанная его запахом (сигареты, кофе и присущая только ему дымная горчинка), который, между прочим, сводит меня с ума, так же как и его близость.
— Пу-усти, — прошипела, дернувшись.
— Не пущу.
Для верности меня оплели руками и ногами, чтобы не вырвалась.
Признаюсь честно, вырываться совсем не хотелось, зато хотелось настучать себе за это по голове. Вчера была Танни умная (целых десять минут), сейчас Танни классическая.
— Ты что, не слышал, что я вчера сказала? — перестала трепыхаться: может, хоть так отпустит?
Не отпустил.
— Слышал.
— Но не понял?
— Понял. Однажды я тебя уже отпустил, Танни. Больше не отпущу. Не отпущу свою девочку. — От того, как прокатился по коже этот хриплый вкрадчивый голос, мозг помахал мне ручкой и собрал вещички, намереваясь оставить меня навсегда.
Ну, не-е-ет. Это уже совершенно точно лишнее.
