(45. Стб. 277―279)
Владимир остался верен тактике, опробованной им ещё в 1096 году. Победа, одержанная на реке Сутень, — одна из самых значимых в истории русско-половецкого противостояния. Показателен эпизод, произошедший после битвы, когда по приказу Владимира был жестоко казнён (рассечён «на уды») половецкий князь Белдюз. Раньше русские князья наверняка отпустили бы его за выкуп, ибо богатая добыча и составляла главную цель их походов. Но теперь речь шла о борьбе не на жизнь, а на смерть. Это почти ритуальное убийство, символизировавшее в глазах русских их победу над извечным врагом.
К тому же году относится важное событие в истории Новгорода, где, напомним, княжил сын Мономаха Мстислав.
Из Новгородской Первой летописи старшего извода
В то же лето заложил князь Мстислав церковь Благовещения на Городище
[84].
(36. С. 19)
Год 1104
Киев
...В то же лето пришёл митрополит Никифор на Русь месяца декабря в 6-й день... В том же месяце в 18-й день митрополит Никифор на кафедру возведён...
Впоследствии, когда Владимир Мономах сделается киевским князем, митрополит Никифор обратится к нему с двумя посланиями, первое из которых — «О посте» — даёт нам уникальную возможность увидеть князя глазами его просвещённого современника. Иерарх-грек исключительно высоко оценивал христианские качества Владимира. Многое в его обращении к князю перекликается со знаменитым «Поучением», в котором сам Владимир писал о себе и о том, что считал главным для каждого человека и прежде всего правителя. Это касается и непития князем хмельного во время поста, и его личной скромности и аскетизма, и его щедрости и благочестия:
...Что следует говорить такому князю, который больше на голой земле спит, и высоты дома избегает, и светлые одежды отвергает, и, по лесам ходя, нищенскую носит одежду и обувь, на лыжах бегая; и лишь по необходимости, в город входя, ради властительских дел, в княжеские одежды облачается?! ...Ведомо нам, что для других ты обеды светлые готовишь... и когда другие объедаются и упиваются, ты сидишь и смотришь, как другие едят и упиваются, и, обходясь малой пищей и малым количеством воды, делаешь вид, что и ты с ними ешь и пьёшь. ...Знаю, что с тех пор, как ты родился и утвердился в тебе ум, с того возраста, когда можно творить добро, руки твои, по благодати Божией, ко всем простираются. И никогда ты не прятал сокровищ, не считал золота или серебра, но всё раздавал, черпая обеими руками, даже и до сих пор. Но сокровищница твоя, по Божьей благодати, неоскудима и неистощима, раздаваема, но не исчерпаема...
(65. С. 68―69)
Но из того же послания митрополита Никифора мы узнаём и о другом — о том, что скрывают от нас летописи и собственные сочинения Владимира Мономаха. Оказывается, князь отличался и чрезмерной жестокостью по отношению к тем, кого подозревал в каком-либо преступлении или, паче того, измене. А этим пользовались иные из его слуг и приближённых, которые нередко наговаривали князю на невинных ради достижения каких-то своих, неведомых князю целей. И князь прислушивался к наговорам и клевете, не всегда умея отличить правду от лжи.
...Кажется мне, что поскольку не можешь ты видеть всё сам глазами своими, то от служащих тебе по твоим делам и подающих тебе советы иногда вред твоей душе приходит...
напишет, обращаясь к князю, митрополит Никифор.
...Подумай об этом, княже мой, помысли вот о чём: об изгнанных от тебя, об осуждённых тобой на наказание, о презренных. Вспомни обо всех, кто на кого донёс и кто кого оклеветал, и сам суди и рассуди таковых...
И ещё раз, ниже:
...Помни об осуждённых тобой, и оправдай тех, кого оклеветали, и сам рассуди их...
(65. С. 69―70)
Какие именно эпизоды в биографии князя Владимира Всеволодовича имел в виду митрополит-грек, мы не знаем. Может быть, заточение в 1119 году минского князя Глеба Всеславича, скончавшегося вскоре в киевской темнице, о чём мы ещё будем говорить на страницах книги? Но у митрополита речь идёт скорее о «презренных», то есть явно не о князьях, да и множественное число «изгнанных», «осуждённых» и «оклеветанных» свидетельствует о том, что таковых было немало и далеко не один князь Глеб пострадал по воле Владимира. Слова митрополита Никифора (не верить которым у нас нет оснований) несколько поправляют тот идеальный образ князя Владимира Всеволодовича, который рисуется на страницах летописи и других сочинений. Впрочем, идеальных людей, как известно, вообще не существует. Владимир Мономах был правителем, политиком — и это не могло не отразиться на его характере и поведении. Обиженных же сильными мира сего — особенно из числа тех, кто приближен или хочет приблизиться к власти, — хватает с избытком во все времена и при любых государях.
Год 1105
Минск
В то же лето, на исходе
[85], послал Святополк Путяту на Минск, а Владимир — сына своего Ярополка, а Олег сам пошёл на Глеба
[86], взяв Давыда Всеславича; и, ничего не добившись, возвратились обратно...
Год 1106
Киев
Воевали половцы около Заречска
[87]. И послал Святополк на них Яня и Иванка Захарьича Козарина
[88]; и нагнали половцев, и полон отняли... В то же лето постриглась Евпраксия, Всеволодова дочь, месяца декабря в 6-й день.
(45. Стб. 106)
Сестра Владимира Мономаха Евпраксия (или Пракседа, как её называли на Западе) была женщиной с необычной судьбой. Ещё в 80-е годы XI века она была выдана замуж за саксонского маркграфа Генриха Штаденского (ум. 1087), а после его смерти, в 1089 году, стала женой самого германского императора Генриха IV. Но этот брак принёс ей великие несчастья. Спустя несколько лет Генрих воспылал к жене лютой ненавистью. «Он подверг её заключению, — сообщает немецкий источник, — и с его позволения многие совершали над ней насилия...» (77. С. 208—209; перевод Л.В. Назаренко). Сестре Мономаха удалось бежать от мужа; она свидетельствовала против него на церковном соборе, созванном папой Урбаном II в 1095 году, а затем, уже в начале XII века, вернулась на Русь. Скорее всего, она приняла постриг в киевском Андреевском (Янчине) монастыре, построенном некогда её отцом, князем Всеволодом Ярославичем
[89]. Настоятельницей этого монастыря была её сестра Янка (Анна), одна из наиболее замечательных женщин древней Руси, пользовавшаяся всеобщим уважением в Киеве и выполнявшая порой весьма ответственные церковно-дипломатические поручения (так, в 1088—1089 годах именно она ездила в Константинополь за новым митрополитом-греком). Янка-Анна скончалась в 1112 году и была похоронена в Андреевском соборе своей обители, о чём летописец сделал соответствующую запись. Сестра же её Евпраксия Всеволодовна умерла раньше, в июле 1109 года, и тоже была погребена с честью — в киевском Печерском монастыре, причём над её могилой — не исключено, что стараниями Владимира Мономаха — была возведена часовня.
