И в это же мгновение полог шатра откинули.
– Опять мужика притащила, потаскуха?! Лия, где… Прочь! Все прочь от шатра!!!
Похоже, Когорд узнал платье дочери, слишком богатое даже для приближенных к баронской семье слуг. Или теперь уже королевской?!
– Ты хоть понимаешь, страж, какие муки примешь за это преступление?
Лицо Когорда перекосилось от ярости. Испуганно вскрикнула проснувшаяся Энтара. Меня он, похоже, не узнал – что ж, новая личина сработала на славу…
– А ты понимаешь, изменник, что ждет тебя в конце выбранного тобою пути?
– Аджей?!
Шуточно салютую саблей:
– Так точно, господин барон. Или мне теперь следует именовать вас ваше величество?
Хищно оскалившись, Когорд потянул саблю из ножен. Клинок покинул их со змеиным шелестом.
– В шатер никому не входить! – громко воскликнул новоиспеченный король, обращаясь, видимо, к телохранителям. И уже тише добавил, яростно прожигая меня взглядом: – Ты можешь меня никак не величать, мертвец. В загробном мире положено молчать!
– Отец!
Металлический лязг скрестившихся клинков заглушил вскрик Энтары…
Пара пробных ударов – и сталь уверенно встречает сталь. Но разведка кончается довольно быстро: Когорд начинает атаковать всерьез, надеясь на скорую победу. И старый воин рассчитывает на успех на полном основании: двигается он легко и пружинисто, а сабля в его руках порхает словно невесомая тростинка.
Только вот и я нисколько не уступаю опытному рубаке: в теле ощущается небывалая легкость и сила, а все выпады и удары Когорда встречает отточенная в Орлице защита. Мой противник сражается вполне узнаваемо, словно десятник стражи, и я успеваю узнать и среагировать на самые коварные и убийственные атаки. Все навыки сабельной схватки, старательно вдалбливаемые в меня отцом и теми же десятниками, они словно только сейчас окончательно сложились в то воинское искусство, что возвышает владеющего им над обычным бойцом. И в какой-то момент я почувствовал, что выигрываю в этой схватке.
Удар Когорда сверху парирую поднятой вверх саблей и тут же, довернув кисть на обратном взмахе, рублю наискось, целя в шею. Противник встречает атаку острием довернутого к себе клинка – шаг вперед и сильный рубящий удар, нацеленный в заставу
[34].
В последней схватке торх обезоружил меня подобным ударом.
Однако враг тогда бил сверху вниз под острым углом, а вот я – параллельно земле. Когорд удержал клинок и тут же контратаковал ударом-близнецом. Опустив саблю, я отпрянул назад, пропуская перед собой смазанную полоску свистящей в воздухе стали, и тут же связка из двух уже привычных ударов: короткий под елмань и рубящий наискось в голову!
Когорд успел отпрянуть, но все же острие клинка оставило кровавую борозду на его щеке. Энтара испуганно вскрикнула:
– Аджей, отец! Прошу вас, остановитесь! Ради меня!
В следующий миг девушка стремительно бросилась к валяющемуся тут же у ложа кривому кинжалу. Выхватив клинок из ножен, она уперла его острие под левую грудь, напротив сердца. Сталь сразу же прорвала кожу, и капельки крови побежали вниз, к обнаженным бедрам.
– Энтара, не глупи…
– Отец! Только попробуй! И ты, Аджей, тоже! Если кто-то из вас прольет сегодня кровь любимого мной мужчины, не важно, отца или возлюбленного, ставшего мужем при свете луны, – клянусь, я в тот же миг распрощаюсь с жизнью!
– Энтара! Подожди! Я не хочу убивать твоего отца, но он изменник! Пусть пообещает остановить бунт, и я тут же опущу клинок!
Глаза девушки удивленно расширились, а барон (король?!) Корг возмущенно заорал:
– Еще чего придумал, щенок безродный!
Обернувшись к Когорду, я вновь поднял саблю:
– Безродный?! А разве не мой отец, барон Руга, сделал так много для твоего лена?!
Когорд лишь усмехнулся и вытер рукой бегущую по щеке кровь.
Однако сабли не поднимает. Выдохнем?!
– Мальчишка… Впрочем, предыдущий советник даже не попытался напасть на меня, хотя уже знал, что умирает по моей воле. Отравил я его, если быть точным.
– Отец… – Голос Энтары исполнен жалостливого к самой себе недоумения и отчаяния.
– Что, дочь моя, присоединишься к обвинению своего… мужа? А знаешь ли ты, что тот старый прощелыга потребовал за свое молчание, пронюхав о готовящемся восстании? Тебя. А я, представив его похотливые руки на твоем теле, не смог побороть ярость… Но вот у этого, раз уж ты сама его выбрала и подарила ему невинность, шанс есть. Крохотный, конечно, но шанс…
– На что? – невесело, с болью вопросил я. – Стать предателем?
Когорд внимательно и как-то странно посмотрел мне в глаза, словно на что-то решаясь.
– Знаешь, щенок, а ведь наши с тобой жизни сплетены, видимо, самой судьбой, не иначе. Владуш рассказывал, что именно я нашел тебя тогда, на разоренном пепелище?
– Да.
– Хм… Я расскажу тебе все как было. Клянусь, в моих словах не будет ни слова лжи!
Тогда я был еще совсем молод, чуть моложе Владуша, но уже женился на Эонтее. Она родила Торога и ждала Энтару. Когда я узнал, что молодую жену барона Руга с ребенком похитили, сам напросился в помощь – и поверь мне, искренне желал настигнуть торхов! Ибо, пропустив боль беды Владуша через себя, я отчетливо представил, что на месте баронессы Руга могла быть моя Эонтея, а на месте его мальчика – мой сын или дочь! Но похитители успели уйти, а я обнаружил ребенка – потерявшего сознание мальчика на разоренном пепелище, в нескольких десятках шагов от села, в узкой щели между камней. Я как-то раз видел сына Владуша, и мне показалось, что найденный мальчик он и есть. Я не преминул сообщить о находке барону Руга, он узнал в мальчике сына, и мы торопливо унесли его, то есть тебя, в шатер. И только несколько минут спустя Владуш понял, что мы ошиблись…
– Что?!!
– Да, я ошибся, а близкий к безумию от горя и ярости Владуш… Он так надеялся спасти хоть кого-то из близких, что поначалу позволил себе обмануться. Однако быстро понял ошибку…
Мы отправили мальчика в Лецек, а сами бросились в погоню. Безрезультатно. С Владушем тогда что-то случилось, он то и дело впадал в ярость, лично замучил торхов, плененных в степи… Он был очень близок к помешательству, и только я сумел убедить его вернуться в баронство, чтобы должным образом подготовиться к походу в степь, где мы имели шанс или найти его семью, или хотя бы взять заложников на обмен. Я указал ему цель, и безумие отступило…
