Я не могла понять, сколько длилось наше путешествие. Даже закрыв глаза, все еще представляла, что происходит вокруг меня. Ветки скрипели и шуршали, как будто деревья были живыми. Корни извивались в почве у меня под ногами. Грибы, папоротники, мох, почки – все они цвели и умирали с влажным хлюпающим звуком, как будто кто-то помешивал в миске густой пудинг. Жестокий смех кого-то из фейри иногда прорезался сквозь всю эту какофонию, но со временем лес становился все громче и громче, пока я не испугалась, что мои барабанные перепонки просто лопнут. Еще более странные звуки тревожили мой слух: низкие прерывистые стоны, исходящие из-под земли. Хрустальный звон, в котором я угадала движение звезд.
Я почти забыла, кто я такая, превратилась в какого-то слепого зверька, бессмысленно плетущегося по дороге, запуганного безвременной, неумолимой беспредельностью вселенной, прижимающей меня к земле.
Пока все это вдруг не остановилось.
Я держалась на ногах только потому, что Тсуга придерживала меня под мышками. Мои веки дрожали; сквозь ресницы пробивался золотой свет. Неясный рев почти сбил меня с ног. Тысячи голосов говорили одновременно, перебивая друг друга; но по сравнению с симфонией пролетающего времени этот звук показался мне тихим и далеким, доносящимся до меня как сквозь вату. Я чувствовала лишь безразличие. Земля вертелась так быстро, что по подсчетам звезд я уже была мертва. Было абсолютно неважно, выживу я сегодня, или завтра, или через месяц. Моя жизнь была незначительнее, мельче жизни самого крошечного листка в лесу. «Золотой полдень», – вспомнила я и улыбнулась, не задумываясь о том, как, должно быть, выгляжу со стороны.
Моя голова запрокинулась. Чуть приоткрыв веки, я заметила, что мы стояли на платформе, поднятой над землей на высоту одного или пары этажей. Узловатые корни вились у моих ног, почерневшие от древнего пожара или удара молнии, блестящие каплями застывшей смолы. Корни тянулись вниз неровной винтовой лестницей, ведущей к светлому переполненному залу, залитому, казалось, ясным вечерним светом, что не могло быть правдой, ведь сейчас еще была ночь. Грач сказал, что пройдет пара секунд, и я поверила ему. С трудом в моей голове возникла мысль: свет отражался в зеркалах. Гигантские зеркала стояли на балконах, битком набитых фейри, окружающих нас, как огромный театр или зал суда… нет, не зеркала – водопады. В водной глади, абсолютно ровной, пространство отражалось, превращаясь в сияющую золоченую бесконечность.
Я попыталась сфокусировать взгляд на фигуре, ссутулившейся рядом со мной. Он говорил что-то, но я не могла понять смысл этих слов. Цепляясь за воспоминание – это было так давно, – я одними губами выдавила несколько слов:
– Так вот почему ты не… целесообразным.
– Да! Ты помнишь! Вернись, Изобель. Вернись ко мне.
– Ох, Грач, да просто оставь ее в покое. Неважно, сошла она с ума или нет. Если да, то ей очень крупно повезло. В конце концов, это я должна держать ее.
– Изобель, – повторил он снова и прижался губами к моим губам.
Он целовал меня поспешно; прикосновение его истерзанного рта получилось неловким и почти целомудренным, но для меня оно стало как будто глотком свежего воздуха после долгих часов удушья под землей. Я часто заморгала, и расплывчатые силуэты вокруг меня обрели четкость. Жгучая тошнота подступила к горлу, и вокруг каждого самоцвета, волшебного огонька или сверкающей колонны засиял дурманящий ореол; но я вспомнила, что мне было ради чего жить. Если мне было суждено умереть, то я собиралась отправиться на казнь, не забывая о том, как важны для меня Грач, и Эмма, и Март с Май, как ужасно важны их жизни в принципе, какие бы истины ни открывали своим путникам проклятые тропы фейри.
Весь зал вытаращился на нас. Фейри жались к перилам, вытягивая шеи, как будто только что смотрели знакомую пьесу, но посреди нее какой-то актер вдруг не по сценарию ворвался на сцену сквозь заднюю дверь. Я видела, с каким отвращением смотрела на Грача Наперстянка, и сама стала невольной свидетельницей его позора; и знала, что поцеловать меня на глазах у всего летнего двора было одним из самых храбрых поступков, которые он когда-либо совершал.
– Вы никогда не слушаете моих советов. Я нахожу это ужасно утомительным, знаете ли, – прозвучал голос Тсуги откуда-то сверху и сзади. Я не слушала. Смотрела Грачу в глаза, а он смотрел на меня, согнувшись пополам в хватке фейри, заламывающих ему руки. Я почти рассмеялась, когда поняла, что сейчас мы с ним одного роста, а я ведь стояла почти прямо.
Он тяжело дышал, оскалив зубы, и растрепавшиеся пряди волос, свисающие ему на лицо, колыхались от каждого вздоха.
– Когда мы еще были в летних землях, я дал тебе обещание. И все еще собираюсь исполнить его.
– Ты хочешь сказать, у тебя есть план? – вопросила я, почему-то вовсе не обнадеженная его словами. Наверное, поэтому они показались мне довольно смешными. – И если да, полагаю, этот план очень самонадеянный, опрометчивый и в итоге все равно, скорее всего, кончится нашей смертью?
– Да, – ответил он, все еще пытаясь отдышаться; быстрая полуулыбка на мгновение растянула его губы. – Но боюсь, у нас сейчас слишком мало времени, чтобы ты придумала что-нибудь получше. Иначе бы я подождал.
– Ну тогда вперед. Знаю я, как ты обожаешь выделываться.
Выражение его лица прояснилось.
– Невероятно, но, кажется, теперь я люблю тебя еще немного больше, – заявил он.
Он колебался, собираясь с духом. Потом сделал быстрое резкое движение, и его внешние чары снова вернулись, захлестнув его, как волной. Не успела я понять, что произошло, как он сбросил с себя хватку стражников, поднялся во весь рост и прокричал:
– Я вызываю Ольхового Короля на поединок! Я вызываю его сразиться за верховную власть над всеми четырьмя дворами!
Его голос эхом отозвался в каждом уголке огромного зала. Оторванный палец, на котором все еще поблескивало мое железное кольцо, лежал у корней расщепленного дуба.
Глава 20
ФЕЙРИ, окружавшие нас, отступили на шаг назад. Мои колени подкосились, но Грач поймал меня прежде, чем я упала, подхватив под локоть. Я не понимала, почему никто не пытается остановить его, пока не увидела его лицо. Я не видела его таким с той самой ночи, когда он набросился на меня из-за портрета. Он сиял яростно, будто раскаленный добела; несмотря на то что чары вернулись, Грач не был похож на человека ни капли, и всем было ясно: если кто-нибудь подойдет к нам, он уничтожит их на месте. «Одно-единственное преимущество ужасных обычаев фейри», – подумалось мне: сила была во главе угла, и, избавившись от железного кольца, Грач среди фейри был самым могущественным. Более того – ему нечего было терять. Даже Тсуга, казалось, оробела.
– Твоя рука, – проговорила я.
– Кажется, будет много крови, – довольно ответил он. – Ты можешь идти? Мне нужно, чтобы ты была рядом.
Точно, план. План, в котором Грач оторвал собственный палец и, судя по всему, вызвал Ольхового Короля на дуэль, собираясь биться с ним насмерть. Что могло пойти не так?
