– О чем ты? - мягко спросила она.
– Ты не знаешь об… Анне, с горечью выдавил отец.
– Кто это, папа?
– Твоя тетка… моя сестра.
Джулия ошарашенно взглянула на Эдварда. Из всех родственников у него остались в живых два брата, давно женатые и жившие где-то в провинции.
– Почему никто не упоминал о ней? Где она сейчас и что…
Эдвард повелительно поднял руку, пытаясь остановить поток вопросов.
– Анна была моей старшей сестрой. Самым прекрасным созданием на свете. Если бы не Анна, мое детство было бы поистине невыносимым. Она играла со мной, сочиняла забавные истории, была для меня матерью, сестрой, другом… она…
Не в силах выразить все, что переживает в эту минуту, отец беспомощно осекся. Джулия насторожилась. До сих пор отец ни разу так с ней не говорил. Лицо его смягчилось, стальные глаза подернулись дымкой воспоминаний.
– Наши родители не обращали на нас внимания. Не любили детей. Даже собственных. Мы их почти не видели, пока не повзрослели, но и тогда никто нами не интересовался. Их главной целью было воспитать в нас чувства долга и ответственности. Все мы, со своей стороны, были абсолютно к ним равнодушны. Но я любил Анну и знал, что это единственный человек в мире, кому я не безразличен.
Он надолго замолчал, словно раздумав продолжать рассказ о давно минувших днях.
– Какой она была? - робко прошептала Джулия.
Отец рассеянно ответил глядя в какую-то невидимую точку:
– Неукротимая мечтательница, веселая фантазерка, совсем непохожая на меня и братьев. Ей не было дела до условностей и этикета. Совершенно непредсказуемая, изменчивая… Родители никогда не понимали ее - временами она сводила их с ума.
– Но что с ней произошло?
– В восемнадцать лет Анна познакомилась с. иностранным дипломатом, занимавшим важный пост в одном из лондонских посольств. Должно быть, он показался сестре воплощением её грез. Отец не одобрял их встреч и запретил Анне с ним видеться. Естественно, она взбунтовалась и при любой возможности ускользала из дома на свидание. В любви она была такой же безудержной, как всегда, и отдалась этому человеку сердцем, душой и телом, не думая о последствиях. Но к несчастью, отец оказался прав. - Лицо Эдварда омрачилось казалось, он пожалел о своей откровенности: Ни отступать было поздно - слишком далёко он зашел. - Анна забеременела, - неохотно признался Эдвард. - Любовник бросил её, объяснив, что уже женат и между ним и Анной всё кончено. Моя семья, опасаясь скандала, отреклась от неё. Все вели себя так, будто Анны вообще не существует на свете. Она осталась совсем одна, почти без средств и решила уехать в Европу, чтобы нести в одиночестве бремя стыда.
Перед отъездом она пришла ко мне. О, поверь, Анна не просила ни денег, ни помощи, только хотела убедиться, что мои чувства к ней не изменились. А я повел себя подло. Повернулся к ней спиной. Даже не захотел говорить. И когда Анна умоляла меня одуматься и попыталась обнять… я назвал ее шлюхой, оттолкнул и ушел.
Рыдания сотрясли Эдварда по бледным щекам покатились слезы, казалось, унося оставшиеся силы.
– Тогда мы увиделись в последний раз. Анна отправилась во Францию, к дальнему родственнику. Вскоре мы узнали, что она умерла родами. Сначала мне удалось выбросить из головы все мысли о ней, иначе я просто бы сошел с ума. Но как только мои душевные раны затянулись, родилась ты.
Эдвард шумно высморкался, но глаза по-прежнему влажно блестели.
– Ты была так похожа на Анну, что я едва ли не терял рассудок каждый раз, когда тебя видел. И посчитал, что судьба наказывает меня за жестокость и бессердечие. Моя сестра словно вновь возродилась в твоем облике, и совесть неотступно терзала меня. Ты точная копия Анны, и не только внешне. Те же упорство, мужество, смелость… мятежная натура. Я не хотел терять тебя, как потерял ее. Считал, что сумею воспитать в дочери свои качества, вырастить ее более разумной, серьезной, лишенной воображения. И уж тогда она меня не покинет… Но чем упорнее я старался вылепить тебя по своему образу и подобию, тем сильнее ты сопротивлялась, тем больше напоминала Анну. И я все яснее понимал, какую ошибку совершаю, стараясь переделать тебя.
Джулия порывисто вытерла ползущую по щеке прозрачную струйку.
– Включая брак с лордом Савиджем.
– Особенно это, - прохрипел Эдвард. - Я полагал, что именно так заставлю тебя окончательно покориться своей воле. Но ты восстала, совсем как Анна. Отказалась от своего имени, поступила в театр и, что еще хуже, добилась успеха. Я пытался наказать тебя, изгнав из дома… лишив наследства… Только ты не покорилась.
– Ты прав, деньги для меня не главное, - всхлипывая, пробормотала Джулия. - От тебя я хотела только одного - любви.
Отец покачал головой, бессильно мотавшейся на худой шее. В эту минуту он напоминал сломанную механическую игрушку.
– Я не хотел любить тебя… такую… непокорную… боялся, что это окончательно разобьет мне сердце.
"А что теперь?" - жаждала и опасалась спросить Джулия. Неужели все кончено и уже ничего не вернуть? Девушка не смела надеяться, что отец захочет помириться с ней, принять ее такой, какова она есть, и ничего больше не требовать. Но сейчас лучше помолчать. Пока достаточно тоненькой ниточки понимания и сочувствия, протянувшейся между ними.
Джулия смотрела на отца с болью и жалостью. Эти глубокие морщины на исхудавшем лице. Как он устал…
Веки Эдварда закрывались сами собой, подбородок падал на грудь.
– Спасибо, что поговорил со мной, - прошептала она, поправляя подушки. - Поспи. Ты устал. Отдохни.
– Ты… не уедешь? - тихо спросил он. Девушка кивнула и нерешительно улыбнулась.
– Останусь, пока тебе не станет лучше, папа. И хотя невероятные признания отца заставили ее забыть о голоде, Джулия машинально съела крылышко цыпленка и немного овощей. Она поделилась с Ив услышанным, но, к ее немалому удивлению, мать восприняла все спокойно.
– Я знала о бедняжке Анне, - вздохнула она, - но никто из Харгейтов не желал и думать о ней. Только твой отец никогда не признавался, что ты так сильно напоминаешь ему сестру. Мне надо было догадаться. Это многое изменило бы…
– Почему он решил рассказать все сейчас? Чего надеялся добиться?
– Пытался объяснить тебе, как сожалеет… - печально вздохнула мать.
* * *
Как странно - снова очутиться под крышей отчего дома, лежать в знакомой постели, прислушиваясь к потрескиванию и шорохам, вою ветра за окнами, крикам ночных птиц. Все было до боли родным. Джулии казалось, что она снова стала маленькой и утром ей придется старательно зубрить уроки, а потом поискать укромный уголок, где можно устроиться с книжкой.
Перед широко раскрытыми глазами Джулии проходили картины детства… Строгий, неумолимый отец, мать, скользившая по дому бледной тенью, собственные причудливые фантазии… И как всегда, образ Дамона. Всю юность он был предметом ее любопытства, страхов и неприязни. Невидимым бременем, от которого она стремилась освободиться. И теперь Джулия осознала, как велико искушение, как опасно она близка к тому, чтобы изменить с таким трудом завоеванной свободе.
