Вдруг среди прочих он запел I Got You, Babe Сонни и Шер. Слушая его неторопливую акустическую версию, я почувствовала, как по коже у меня бегут мурашки.
– Давай запишем ее, – недолго думая выпалила я.
– Давай, – неторопливо согласился Борис. – Не знаю, правда, удастся ли моим друзьям умыкнуть со студии магнитофон до твоего отъезда.
– А почему бы нам не сделать все наоборот? – возбужденно делюсь с ним вдруг возникшей у меня идеей. – Я запишу основную болванку с музыкантами в Штатах, привезу сюда запись, и ты уже поверх нее наложишь свой голос.
Так мы и работали. У меня появлялась идея, Борис в ответ улыбался и говорил: «Почему бы и нет?».
Я полетела домой и в припаркованном у заброшенного дома на пляже Малибу серебристом студийном автобусе записала песню. В следующий приезд в Ленинград привезла с собой кассету, и мы записали голос Бориса – самым примитивным способом. Он в наушниках слышал на моем Walkman’е сделанную в Лос-Анджелесе запись и пел прямо во второй Walkman.
В конце, когда я раз за разом повторяла фразу «I Got You, Babe», он пропел ее по-русски. Я отвезла кассету в Лос-Анджелес, и в студии мы смикшировали его вокал с уже существующей моей записью. Борис откликался на любые предложения, находя что-то привлекательное в самых диких моих идеях. «Почему бы и нет?» – он мог внести магию во все что угодно.
Никакого грандиозного плана у нас не было. Мы неслись по течению, прыгая между Америкой и Советским Союзом, точно так же, как герои древнегреческого мифа Кастор и Поллукс переносились из подземного царства Аид на божественный Олимп
[50]. В следующий мой приезд, когда весна еще не успела оттеснить зиму, мы пришли в совершенно пустой Парк Горького в Москве, чтобы снимать видеоклип I Got You, Babe. Мы носились по безлюдным аттракционам, качелям и каруселям и кувыркались на пустой сцене летнего театра. Джуди была оператором и с моей видеокамерой в руках пыталась настичь нас по всей Москве, пока мы танцевали на балконах и гонялись друг за другом по огромным заснеженным площадям. Мы совершенно ни от кого не прятались и на этом ледяном ветру были свободны и беззаботны, как дети.
На следующий день Борис пришел ко мне в гостиницу «Космос». Советским гражданам заходить в интуристовские отели не разрешалось, но мы с Борисом прикинулись заправскими туристами и, входя в вестибюль, громко и непринужденно обсуждали якобы увиденные нами в тот день достопримечательности.
– Площадь-то эта какая огромная!
– А мне очень понравились барельефы!
– А собор с куполами-луковками – просто невероятно!
Так, за разговором, мы неторопливо и без суеты преодолели охрану у входа. Наверху, в безлико-унылом номере советской гостиницы, мы стали думать, какую бы самую безумно смешную сцену мы могли здесь снять. В конце концов мы наполнили низкую ванну вспененной мыльной водой, забрались туда, а на кафельной белой стене я темно-красной губной помадой намалевала название песни. Все это время мы пели, а Джуди тщательно фиксировала происходящее на видеокамеру. От волнения я пропустила в надписи слово, и получилось «I you baby». Борис показал мне, куда нужно вставить пропущенное «got», и таким образом камера запечатлела, кто из нас – несмотря на все мои идеи – мастер, а кто всего лишь ученик.
Вернувшись в Америку, я тут же побежала со всем снятым Джуди материалом в монтажную. Вместе с монтажером мы соорудили клип, и прямо с пылу-жару я повезла его показать Борису. Ничего подобного раньше я никогда не делала, но мне быстро стало понятно, что у меня талант визуального решения и я могу конструировать фильм.
«Гм…» – только и сказал, увидев клип, Борис. Я уже знала, что у него чем меньше слов, тем более красноречива реакция, и мне было понятно, что ему понравилось.
Клип этот стал широко известен, а сцена в ванне стала одним из самых знаменитых и знаковых наших с ним совместных эпизодов. Многие считали, что под мыльной водой мы сидим обнаженными. Могу поклясться, что это было не так. Борис отнесся ко всей затее с присущим ему добродушием. Он понятия не имел, что из моего скромного видеопроекта что-нибудь получится и мы навеки будем запечатлены на YouTube в крохотной ванной с белыми кафельными стенами. Но сама затея ему явно нравилась, и работал над ней он с удовольствием. Если можешь сделать что-то сейчас, делай! – такой был девиз его жизни. Такому необузданному духу, в какой я превращалась, ничего больше для вдохновения было не нужно.
– Правда ли, что вы с Джоанной делаете какой-то совместный проект? – спросил его вскоре после этого какой-то западный журналист. – Американка и советский музыкант работают вместе?
– Ну, мы работаем с нею уже довольно давно, уже пару лет пишем вместе песни. Для меня было непросто начать писать песни для обычных американцев, которые ничего не знают о России и которых она совершенно не волнует. Мне ужасно понравилась эта работа, а у Джоанны, на мой взгляд, песни чем дальше, тем более получаются интересными.
– Ну и что, можно сказать, что вы теперь – граждане мира или по-прежнему граждане своих двух стран?
Борис рассмеялся столь нравящимся мне своим непринужденным смехом.
– Не вижу никакой разницы. Россия – часть мира, точно так же, как и Америка – часть мира, а не просто изолированная страна. У нас в руках понятное всему миру прекрасное оружие – рок-н-ролл. Если рок-н-ролл – наша общая территория, то он может служить мостом между нами.
Мост от одной ванны к другой. Наше видео удивило многих потому, что в нем мы выглядели очень человечными и очень похожими друг на друга. Глядя на эти два лица вместе, невозможно было сказать, кто стоит по какую сторону разделявшей нас воображаемой черты.
Пока все это происходило, мать моя с растущей озабоченностью наблюдала за все более и более плотным погружением дочери в коммунистическую страну. Безукоризненно уложенные светлые волосы нервно вздрагивали в такт неодобрительному покачиванию головой и раздраженным словам: «Я решительно считаю, что тебе больше незачем туда ездить. Нужно найти настоящую работу здесь и хорошего американского мужа. Годы идут, и ты не молодеешь, Джоанна!».
– Ты не молодеешь, Джоанна! – передразнивая мать, повторила я ее слова Борису, пожаловавшись, как меня достают все ее уговоры, запреты и тревоги. В тот приезд, прямо перед отправкой в аэропорт перед обратным рейсом в Лос-Анджелес, Борис вручил мне конверт со смазанным на нем сигаретным пеплом.
– Можешь передать это от меня матери?
– Что?! – я уставилась на конверт, совершенно не понимая, что происходит.
