Все операции проходили на глазах у сдатчиков ценностей и с их согласия. Можно только догадываться о том, что чувствовали люди, глядя на изрезанные, исколотые, разломанные вещи: боль от утери семейных реликвий; разочарование, если золото оказалось низкой пробы или вообще не золотом; боязнь быть обманутым; колебания – сдавать или не сдавать по предложенной цене, разрешать ломать предмет или нет. Документы описывают случаи, когда люди, не доверившись оценщику, несли золото в другой скупочный пункт. Плохие весы, отсутствие гирь, реактивы плохого качества позволяли определить вес и пробу лишь приблизительно, и бывало, что оценки одного и того же предмета разными приемщиками отличались. В архиве сохранилась подборка жалоб на некоего пробирера Гальперина, который работал в Торгсине в Карасу (Узбекистан). По мнению людей, он «ни черта не понимал» и его оценки расходились с оценками Торгсина в Андижане. Приблизительность оценки нарастала по мере продвижения от столиц в глубинку, где пробиреры особенно плохо были обеспечены инвентарем и реактивами, да и квалификации не хватало. Материалы Торгсина свидетельствуют о том, что пробиреры не считали излишки, которые образовались в результате несовершенства приемки драгоценных металлов, обманом населения, так как они шли государству.
Результатом работы приемщика была груда исковерканных предметов. «Лом» стал главной категорией в официальной статистике учета драгоценных металлов в Торгсине. Отторгнутый от семей и владельцев, драгоценный лом был свободен от человеческой памяти. Воспоминания остались с людьми, но материальные свидетельства счастливых и трагических событий покинули их дома навсегда. В груде изломанного металла золотая брошь больше не была напоминанием о беззаботных довоенных именинах, а обручальное кольцо – памятью о погибшем на войне муже. Из всех функций, которыми обладали драгоценности, советское руководство интересовала лишь одна – средство платежа.
Счет шел даже не на граммы, а на драгоценные пылинки. В апреле 1932 года в специальном письме «О золоте, распыляемом при поломке» правление Торгсина сетовало на то, что до последнего времени на эту проблему не обращали внимание, «но в связи с развитием операций Торгсина потери золота на распылении являются настолько значительными, что представляется целесообразным приступить к использованию пыли и ветоши, скопляющихся на столах приемщиков, для выделения из них золота». Брошюра по приемке и оценке маталлов, которая вышла в свет в 1933 году, содержала на этот счет детальные инструкции.
Перед взвешиванием оценщик должен был очистить изделия и удалить все постороннее: механизмы, вставки, впайки других металлов. Они не оплачивались сдатчикам, но государство пыталось извлечь пользу из выломанных незолотых частей. На совещании Ленинградской областной конторы Торгсина один из ответственных работников, например, советовал «обратить внимание на сбор мелких драгоценных камней и часовых механизмов, от которых отказываются сдатчики золота, необходимых для нашей промышленности».
Инструкции предписывали оценщикам иметь и специально оборудованный стол. По бокам и со стороны оценщика у стола должны были быть бортики, предохраняющие «от возможного отскакивания на пол камней, пружин и др. предметов при взломе изделий», а также раструски золотой пыли. Со стороны клиента стол должен был быть защищен стеклянной перегородкой, через которую сдатчик наблюдал работу оценщика. В правой части крышки стола следовало вырезать отверстия, каждое для определенной пробы золота. Приняв предмет, оценщик опускал его в соответствующее отделение. Опустив предмет в ящик, он уже не мог достать его оттуда: ящик был опломбирован в течение всего рабочего дня. С левой стороны в крышке стола предписывалось сделать еще одно отверстие и под ним аналогичный опломбированный ящик для утиля (мелкие драгоценные камни, металлическе отходы, бумага после вытирания реактивов, металлическая пыль и др.). Спиливание нужно было производить над специальным ящиком, дно которого следовало покрыть плотной белой бумагой. Поверхность стола оценщика должна была быть покрыта стеклом, линолеумом или металлическим листом, то есть материалом, не позволявшим застрять ни одной пылинке золота, а сам пробирер должен был работать в клеенчатых нарукавниках.
В конце рабочего дня оценщик должен был собрать золотую пыль, разлетевшуюся в результате «испытания» золота: смести со стола весь мусор в специальный ящик, очистить щеткой пылинки с рабочей одежды, указать уборщику точное место, где «самым аккуратным образом подмести пол», и даже тщательно вымыть руки в особом рукомойнике – «вашбанке». Золотоносный утиль надлежало сдать старшему приемщику или заведующему, которые хранили его в несгораемом шкафу и раз в два месяца, предварительно взвесив и опломбировав ящик, отвозили в Госбанк. Кроме того, скупочные пункты обязаны были сдавать Госбанку пришедшие в ветхость клеенчатые нарукавники, бумагу, которая покрывала рабочий стол пробирера и дно ящиков, и также ту бумагу, которой оценщик снимал жидкий реактив с металла. Для того чтобы оценщик собирал утиль не за страх, а за совесть, ему полагалась премия – 10 рублей за каждый грамм чистого золота, полученный из отходов.
Конечно, не у каждого оценщика был специальный стол или даже бумага, чтобы покрыть его, не говоря уже о клеенчатых нарукавниках. Сердитые циркуляры, которые правление Торгсина рассылало своим конторам, подтверждают тот факт, что распоряжение правительства о сборе ценных отходов не соблюдалось. Однако инструкции для нас важны тем, что показывают отношение государства к скупочным операциям – забрать у населения все до последней пылинки. Настойчивость, окрики и угрозы делали свое дело – золотая пыль уходила в Госбанк. В огромной стране «распыление» золота было значительным. В 1933 году «припек», образовавшийся из неоплаченных людям излишков и отходов, составил 9 млн рублей или почти 7 т чистого золота!
В погоне за золотом появилась профессия «скользящий пробирер» – приемщик-оценщик, который выезжал в районы, где не было скупочных пунктов Торгсина. Для проникновения в глухие уголки страны Торгсин не гнушался использовать и частных агентов по скупке золота. Предприимчивые люди, особенно в районах старательства, объезжали деревни, скупали золотишко, сдавали его от своего имени в Торгсин, а потом перепродавали втридорога полученные деньги Торгсина и его товары. По признанию правления, доходы таких частников превышали обороты некоторых магазинов Торгсина. Вместо того чтобы запрещать подобную деятельность, Торгсин заключал с частными скупщиками договор. Те, чтобы защитить себя от репрессий, соглашались стать официальными агентами по скупке и обязывались ежемесячно сдавать ценности на определенную сумму. ОГПУ следило за деятельностью частных скупщиков, но по договоренности с Торгсином старалось их не трогать.
Приемка серебра была проще, а предосторожностей меньше. Люди несли в основном бытовое серебро – предметы домашнего обихода и украшения. Запасы бытового серебра превышали накопления царского серебряного чекана, а голод заставлял расставаться с семейными ценностями. В подавляющем большинстве случаев, по словам последнего председателя Торгсина М. А. Левенсона, люди сдавали серебро на мелкие суммы до 1 рубля и сразу же покупали продукты. Как и в случае с золотом, в обязанности оценщика входило установление пробы, запрещалось полагаться на ту, что имелась на изделиях. Торгсин принимал серебро по весу, и перед взвешиванием оценщик выламывал все несеребряные вставки, однако серебряную пыль, в отличие от золотой, оценщику не приходилось собирать. Согласно инструкциям под столом приемщика должен был стоять большой ящик, куда оценщик бросал скупленное. Ящик крепился к полу болтами и запирался на замок.
