– Хаим, что это? Почему они забрали моего мужа?
– Не волнуйся. Завтра он будет дома. (Рассказчик переходит на русский язык. – Е. О.) Вы знаете нашу жизнь, наше это вот. Не волнуйтесь.
Завтра, правда, наутро отец приехал домой. Побитый. Ему ставили пальцы между дверьми, чтобы он признавался, или у него что-то есть. А если у него – нема, чтобы он сказал, у кого есть. Понимаете?.. были такие, что имели. Косов. Он занимался скотом, у него было (золото. – Е. О.). Так у него все забрали, и его забрали уже. Его забрали, и так никто не знал, куда он делся. Ну, были слухи такие, что его убили, что, мол, он уже не нужный. Его уже использовали для этого дела, его расстреляли…
Показательно, что Косов работал продавцом в местном Торгсине. Из рассказа Лозовера следует, что ОГПУ/НКВД использовало Косова, чтобы получать информацию о покупателях Торгсина, а когда он стал не нужен – расстреляли.
Сотрудники ОГПУ/НКВД требовали от покупателей Торгсина переводить валютные переводы из‐за границы на счет ОГПУ или делать «добровольные» пожертвования в фонд индустриализации или МОПР
50. В анонимном письме, посланном летом 1933 года из Ленинграда председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому (копии ушли прокурору СССР Катаньяну, наркому финансов СССР Г. Ф. Гринько и заместителю наркома иностранных дел Г. Я. Сокольникову), сообщалось:
ОГПУ в Ленинграде вынуждает граждан трудящихся, имеющих торгсиновские книжки, списывать с текущих счетов в Торгсине большую часть их сбережений под видом добровольного пожертвования. Иногда эти пожертвования достигают почти всей суммы текущего счета в Торгсине. Граждане под влиянием репрессий, а некоторые, боясь репрессий, отдают все, что с них требуют, а иногда и больше, лишь бы их не преследовали.
Порой и согласия владельца на перевод валюты не требовалось:
В Запорожье директора н[ашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации, 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя.
Охота за валютными переводами оставила след и в архивах ОГПУ. Историк О. Б. Мозохин пишет о циркуляре № 203 Экономического управления от 26 февраля 1932 года, в котором сообщалось об участившихся случаях ареста местными органами ОГПУ получателей валютных переводов из‐за границы. Арестованные выдавали фиктивные расписки о получении валюты, после этого их освобождали, а валюта оставалась в ОГПУ.
В воспоминаниях и письмах 1930‐х годов люди упоминают «деньги спасения» – выкуп, присланный из‐за границы, за освобождение родственников, арестованных в СССР. В 1932 году очевидец из Подолии писал сыну в США: «…у нас возобновилась болезнь прошлогодней зимы – арестовывают людей и требуют от них „деньги спасения“». Некто Глузгольд, проживавший в США в городе Эльма, штат Айова, сообщал редактору еврейской газеты о том, что в их город и соседние местности приходят телеграммы из Подольской и Волынской областей СССР от родственников с просьбами как можно скорее выслать денежные переводы: ОГПУ арестовывало и пытало людей, у которых были семьи за границей. После получения денежного перевода людей отпускали, но вскоре следовали новый арест и вымогательство. По словам Глузгольда, телеграммы приходили каждые две недели от одних и тех же лиц. Родственники в СССР умоляли немедленно телеграфировать о переводе денег, чтобы не сидеть лишнюю неделю в тюрьме
51.
Конфискация валютных переводов раскрывает истинную ведомственную природу антиторгсиновских операций ОГПУ – Политическое управление радело о выполнении валютного плана своего ведомства. Ведь в случае переводов изымали не спрятанные от государства ценности, а деньги, которые уже находились на счету государственной организации «Торгсин». Поток жалоб на действия ОГПУ возрастал в последнем квартале года, когда Политическому управлению нужно было рапортовать к важнейшим советским праздникам, Дню революции (7 ноября) и Дню сталинской конституции (30 декабря), а также отчитываться в выполнении годового валютного плана.
Валютные операции в Торгсине были законными. Запрещались только частные операции с валютой и золотом за пределами Торгсина, там начинался черный рынок. Следовательно, действия ОГПУ против покупателей Торгсина были противоправными. Руководство ОГПУ знало о злоупотреблениях и, следуя рекомендациям руководства страны не подрывать работу Торгсина, пыталось регламентировать кампании по изъятию валюты. Экономическое управление, например, требовало отбирать переводы только в случае наличия доказательств спекуляции, то есть перепродажи валюты. Аресты «валютчиков» следовало проводить только во время совершения противозаконных сделок. Конфискация золотых и серебряных предметов домашнего обихода разрешалась только в случаях, когда их накопление носило «явно спекулятивный характер». Запрещалось обезличивать изъятое ценное имущество вплоть до решения Особого совещания при коллегии ОГПУ.
Однако валютный план был сильнее регламентаций. Насилие против покупателей Торгсина продолжалось, благо «эластичное» определение спекуляции открывало простор для злоупотреблений. ОГПУ, кроме того, чувствовало поддержку руководства страны, которое больше доверяло чекистам, чем «торгашам». Торгсин был временным экстраординарным явлением, эпизодом, тогда как политическая полиция представляла одну из основ сталинского государства. «Надо сказать спасибо чекистам», – с восторгом воскликнул Сталин после доклада о росте валютной кассы ОГПУ.
А что же люди?
Сосуществование Торгсина и антиторгсиновских рейдов ОГПУ создавало неопределенность и неуверенность. Люди пытались понять логику арестов, рационально объяснить их. Некий партиец писал в ОГПУ:
Как я понял и понимаю, к аресту подлежат, по-видимому [те], у кого имеется золото, бывшие купцы, торговцы, спекулянты, мародеры, бывшие чиновники старого режима, полиция (царская. – Е. О.) и кулачество, но не трудовой, видно, элемент, пролетарский слой и средняки, и бедняки, которые действительно должны (то есть действительно имеют право. – Е. О.) сдать золото в Торгсин, если есть, без страху и боязни.
Автор письма, как и те, кто думал как он, ошибались. Двери Торгсина были открыты каждому, у кого были валютные ценности. Неважно, кто приносил золото в Торгсин и какими путями оно ему досталось, лишь бы сдавали. Среди арестованных ОГПУ были и «бывшие», и простые советские труженики – рабочие, служащие, колхозники. Да и сам автор письма, возмущаясь действиями ОГПУ, признал, что «и пролетарий, и колхозник» заходят в Торгсин с опаской.
