Китайская элита была заинтересована в том, чтобы получить международное признание, и была готова заплатить за это практически любую цену. Поэтому вопрос можно было бы считать закрытым, если бы не развитие событий в самом Китае. После унизительного ультиматума «21 пункта», который Япония выдвинула в 1915 году, в китайских городах неоднократно проходили массовые протесты националистов. 4 мая 1919 года, когда в Китае стало известно о решении шаньдунского вопроса в пользу Японии, поднялась невиданная со времен революции волна массового возмущения
[967]. Неудивительно, что обнародованные в Париже подробности договоренностей между Пекином и Японией вызвали возмущение происходившим не только за пределами страны, но и в самом Китае. Главный лозунг протестующих был обращен в обе стороны: «защитим суверенитет страны от посягательств извне, свергнем предателей, действующих внутри страны»
[968]. В столице была дотла сожжена резиденция китайского министра финансов Цао Жулиня, распорядителя предоставленных Нишихарой японских кредитов. Считается, что в волнениях приняли участие не менее половины всех студентов, проживавших в Пекине, включая студенток женского педагогического колледжа
[969]. Студентов поддержали не только радикалы из числа молодежи. Политики и военачальники, которые эпизодически встречались на проводимой при посредничестве Японии конференции по вопросам мира между Севером и Югом, на экстренном заседании дали поручение членам делегации на переговорах о мире в Париже заявить о том, что «если мирная конференция… откажется поддержать позицию Китая, то 400-миллионный китайский народ… никогда не признает решений этой конференции»
[970].
Эта беспрецедентная волна протестов привела к тому, что находившиеся в Париже дипломаты оказались в совершенно невыносимом положении. Ку выбивался из сил, чтобы Китай был включен в число стран, создавших новый мировой порядок. Но он не мог подписать Версальский договор, если в него не будут включены оговорки, касавшиеся Шаньдуна. Вильсон и Ллойд Джордж не допускали такой возможности. Сделать исключение для Китая означало поставить всю конференцию под угрозу провала. В Пекине МИД был вынужден сообщить протестовавшим провинциям, что Китаю в любом случае придется подписать договор, чтобы сохранить баланс интересов. После того как Китай обеспечит себе место в Лиге Наций, другие члены этой организации, по мнению китайцев, изберут Китай в качестве члена Совета Лиги Наций, и тогда Китай сможет добиваться пересмотра этого вопроса. Но ответом на эти объяснения стало возобновление студенческих демонстраций и забастовок. В Пекине пришлось ввести военное положение, более тысячи участников акций протеста были задержаны. В начале июня президент Сюй Шичан, придерживавшийся консервативных позиций, пережил шок, увидев у своей резиденции толпу юных женщин, требовавших освобождения задержанных однокурсников. Торговцы в знак солидарности создали общекитайскую ассоциацию и объявили бойкот японским товарам
[971]. В Шанхае протесты на принадлежавших иностранным владельцам текстильных фабриках привели к тому, что на улицы вышло предположительно не менее 70 тысяч рабочих, объявивших первую в истории Китая массовую политическую забастовку. Находившиеся в Америке китайские студенты тоже решили внести свою лепту в общее дело и начали осаду здания Конгресса, где нашли на удивление доброжелательную аудиторию в лице республиканцев, всегда готовых обвинить Вильсона в излишней мягкости по отношению к «японскому империализму».
10 июня было отправлено в отставку правительство Цзян Ненцзюна, а на следующий день в отставку подал президент Сюй Шичан
[972]. Часть задержанных оказалась на свободе, но протесты националистов не ослабевали. 24 июня правительство Китая скромно заявило о своей «стратегии», предоставляющей китайской делегации в Париже право самостоятельного принятия решений. К этому времени большинство высокопоставленных членов китайской делегации переехали в расположенный в окрестностях французской столицы санаторий, предоставив остальным членам делегации, проживавшим в гостинице на бульваре Распай, наблюдать пикеты, организованные разъяренными студентами. 27 и 28 июня пекинское правительство, а затем и члены делегации в Париже приняли независимо друг от друга решение о том, что Китай не будет подписывать Версальский договор.
III
Японская делегация Версальский договор подписала, и Япония по праву вошла в состав Совета Лиги Наций. Теперь ее статус ведущей державы был неоспорим. Но этот статус дался Японии дорогой ценой. Правые националисты, дважды столкнувшиеся с отказом принять предложение о расовом равенстве и принявшие на себя все презрение, вызванное японской позицией по Шаньдуню, спровоцировали ожесточенное контрвыступление. В начале 1919 года генерал Угаки Казушиге, подчинявшийся Танаке, высказался следующим образом: «Британия и Америка, действуя через Лигу Наций, пытались связать военную мощь других стран и ущемить их интересы, прибегнув к своему испытанному средству – капитализму. Я не вижу большой разницы между военным завоеванием и капиталистическим ущемлением интересов других стран»
[973]. Японии следует не откладывать свой меч, а быть готовой дать ответ. В октябре 1921 года трое молодых японских военных атташе встретились в германском Баден- Бадене, чтобы поговорить о том, какой пример подают Японии европейские страны. Эти будущие лидеры правого крыла японского милитаризма сочли концепцию Людендорфа о новой эре тотальной войны между мировыми силовыми блоками наиболее вдохновляющей концепцией из числа появившихся в результате Первой мировой войны. Молодые офицеры, находившиеся в Германии после окончания войны, а среди них был и Тодзе Хидеки, японский лидер периода Второй мировой войны, часто становившийся объектом осуждения, видели в этой концепции будущее борьбы Японии против западных держав
[974]. Их борьба будет сопровождаться значительными экономическими потерями, как это происходило и с имперской Германией. Они получат компенсации, с одной стороны, установив в Китае зону автаркического правления, а с другой, мобилизовав армию вокруг жесткой самурайской этики, которая представляет «путь воина (бусидо) как поиск смерти»
[975]. Но такая реакция не получила широкого распространения даже среди националистов, враждебно воспринявших новый западный порядок. Что бы ни думали о лицемерии Запада, мощь, которой он располагал, требовала уважения. Угаки, в неменьшей степени, чем премьер-министр Хара, был убежден в том, что «в обозримом будущем мир будет подчинен англо-американским реалиям»
[976].
