Местное управление полностью перешло в руки индусов, и теперь британские либералы могли наконец заявить о том, что они выполняют свои обещания. Индийская демократия делала свои первые шаги в XX веке. Однако сюжет о «британском происхождении демократии» терял свою достоверность, едва успев появиться. Политическим событием 1920 года стал не выход Индии на собственный путь построения массовой демократии, а необычайный рост движения гражданского неповиновения, направленный против Британии. В первых всеобщих выборах в Индии участвовала лишь четверть от общего числа имевших право голоса на провинциальном уровне, и этот показатель колебался между 53 % у индусов-горожан, проживавших в Мадрасе, и менее чем 5 % у политически активного мусульманского городского населения Бомбея. Даже британские наблюдатели были вынуждены признать, что появлявшиеся в результате таких выборов советы были пассивны и действовали «в атмосфере нереальности»
[1135].
«Реальность» политической ситуации в Индии в 1920 году определялась движением массового неповиновения под руководством Ганди. Для британской и индийской элиты это был неведомый новый мир
[1136]. Сварадж, о котором говорил Ганди, представлял собой во многом намеренно утопическую идею будущего избавления не только от ига британского правления, но и от любого современного государственного или экономического уклада. В этой идее не было места колониальному развитию, она не отвечала устремлениям сложившейся националистической элиты и была до абсурда анахроничной с точки зрения зарождавшегося в Индии коммунистического движения. После 1945 года идеи коммунализма, предложенные Ганди, окажутся искаженными до неузнаваемости, хотя сам Ганди будет считаться духовным вождем индийского народа. Однако неоспоримая сила Ганди заключалась не только в его харизме, но и в его действительно скрупулезном понимании политической тактики. День за днем он привлекал на свою сторону восставших, проверяя, до какого предела он может усиливать давление на британцев, но не доводя их до того, чтобы они почувствовали себя вынужденными прибегнуть к массированному применению средств летального воздействия
[1137]. Гражданское неповиновение было целенаправленной попыткой совершить революцию, не допустив при этом большого пожара, к которому привели опрометчивые действия Ленина в России или «Шинн фейн» в Ирландии. Это была превосходная стратегия проверки на прочность либеральной империи и ее принципов, которые сам Ганди совсем недавно принял.
Шокированные событиями в Амритсаре и призывами к дальнейшему кровопролитию, звучавшими с обеих сторон, Монтегю и вице-король пытались не допустить дальнейшей эскалации. Но в Лондоне к осени 1921 года члены кабинета министров начали терять терпение. Ллойд Джордж телеграфировал в Индию: «Я убежден, что время терпения и толерантности прошло…Большинство индийцев лояльны в своем содействии реформам, и нельзя допустить, чтобы у них возникали сомнения относительно того, кто сильнее – Ганди или „британский радж”…»
[1138]Имея опыт событий в Ирландии и Египте, «Британская империя… переживает критически важный период, и ей не удастся выжить, если она не сумеет сейчас самым убедительным образом показать, что обладает достаточной волей и силой… необходимыми для решительных действий в отношении тех, кто ставит под сомнение ее власть». Ллойд Джордж напоминал Монтегю и Ридингу, что «взгляды членов кабинета министров строятся на данных очень широкого изучения наших позиций по всему миру…» И это, без сомнения, было именно так. Политика империи была мировой политикой. Но членам кабинета министров явно не хватало понимания того, какие силы действуют в самой Индии. Даже внутри индийской элиты росло понимание неизбежности скорых перемен. Большинство населения поддерживало Ганди, что вызывало вопрос, удастся ли Британии заручиться поддержкой хотя бы умеренного меньшинства. Если не заставить замолчать радикально настроенных националистов, то умеренные останутся незащищенными. При этом повторение событий, имевших место в Амритсаре, приведет к созданию ситуации, не менее острой, чем в Ирландии.
Когда зимой 1921/22 года ИНК объявил о своем бойкоте государственного визита в Индию Эдварда, принца Уэльского, казалось, что момент конфронтации близок
[1139]. К январю 1922 года массового кровопролития удалось избежать, но власти арестовали в различных провинциях более 30 тысяч последователей тактики гражданского неповиновения. Либеральная политика сдерживания и «неконфронтации», предложенная Монтегю, терпела провал. На третьей неделе декабря 1921 года, пытаясь в последний момент достичь компромисса, Ридинг подхватил идею проведения круглого стола по вопросу о конституции. Риск был очень высоким. Вице-король начал действовать, не дожидаясь поддержки Лондона или губернаторов провинций, а значит, ему следовало быть готовым к яростным протестам с обеих сторон. Новому механизму выборов, принятому индийскими умеренными, не исполнилось и года. Попытка пересмотреть его так скоро грозила вызвать панику.
В данном случае Ридинга в наступающем новом, 1922 году спасла поспешность Ганди, столь нехарактерная для последнего. Хотя значительная часть руководства ИНК поддерживала идею переговоров, Ганди единолично отказался от участия в круглом столе
[1140]. Это стало спасением для Ридинга. Всего через несколько дней после того, как он разослал приглашения участникам, идея была с негодованием отвергнута Ллойдом Джорджем и губернаторами провинций. Если бы Ганди принял приглашение вице-короля именно в тот момент, когда Лондон отказался его поддержать, это стало бы беспрецедентным примером публичных разногласий между правительствами Индии и Британии. Теперь же, в январе 1922 года, в изоляции оказался сам Ганди. Его отказ от переговоров подтвердил подозрения значительной части индийского политического класса, считавшей Ганди опасным популистом-радикалом. События вновь оборачивались в пользу британцев.
Однако сам тон разговоров свидетельствовал о том, что ситуация дошла до предела. В начале 1922 года прозорливым имперским чиновникам стало ясно, что в обозримом будущем влияние Британии в Индии будет зависеть не от широких политических жестов а-ля Монтегю – Челмсфорд и не от демонстрации силы, которой требовал Лондон. Теперь требовалась ежедневная импровизация. В середине января 1922 года департамент внутренних дел правительства Индии выступил с весьма тонкой оценкой ситуации. «Борьба против Ганди, – писали чиновники, – всегда была борьбой за положение». Политика неконфронтации, предложенная Ридингом и Монтегю после событий в Амритсаре, грозила тем, что инициатива могла перейти к националистам, а в ноябре и декабре «тактическое превосходство… временно оказалось на стороне Ганди». Но в начале 1922 года чиновники почувствовали, что «мнение умеренных… стало все более отчетливо склоняться в пользу правительства». После того как Ганди единолично принял решение об отказе участвовать в круглом столе, влиятельные индусы были готовы согласиться на его арест при условии, что британцы выберут для этого подходящий момент. И этот момент наступил, когда Ганди открыто заявил о своем намерении положить конец британскому правлению. В конце 1920 года он обещал установить сварадж в течение года. Год спустя стало ясно, что своего обещания он не выполнил. «Рано или поздно, – отмечали британские имперские тактики, – ему придется в открытую призвать к массовому гражданскому неповиновению… и тогда, и только тогда у правительства появится возможность вступить с ним в решающую схватку… не рискуя лишиться поддержки, которой мы пользуемся в стране, и вызвать кризис, который мог привести к нарушению конституции»
[1141].
