Выступление Хьюза вызвало всеобщее удивление. Как восторженно писал один журналист, первое заседание конференции, «от которого ожидали лишь формального обмена мнениями, прошло на редкость динамично, чего ранее никогда не наблюдалось на международных встречах дипломатов». Это выгодно отличало конференцию от подобных встреч с участием Вильсона, на которых преобладал обмен ничего не значащими общими словами
[1161]. «Беспрецедентная ясность, определенность и всеобъемлющий характер конкретного плана разоружения на море… знаменовали собой новую главу в истории дипломатии…»
[1162] Когда Хьюз объявлял о немедленном прекращении строительства боевых кораблей, на балконе можно было заметить Уильяма Дженнингса Брайана, того самого радикально настроенного госсекретаря в администрации Вильсона, который теперь управлял хором восторженных голосов представителей прессы. Возгласы одобрения раздавались и с мест, зарезервированных для сенаторов. Европейцы и японцы были обескуражены. Пока Хьюз зачитывал список боевых кораблей, военно-морские эксперты всех делегаций невольно кивали головами в знак согласия. Когда Хьюз закончил свое выступление, с балкона раздались призывы к руководителям Франции, Японии и Италии дать незамедлительный ответ. Это больше походило на собрание революционеров, а не на международную конференцию.
Эффектное открытие конференции произвело впечатление. Но не менее примечательной была и ответная реакция. 15 ноября первым выступил импозантный седовласый лорд Бальфур. После него слово взял державшийся прямо, словно аршин проглотил, главный полномочный представитель Японии адмирал барон Като Томосабурё. Оба выразили свое принципиальное согласие с предложенными Хьюзом условиями. Точное соотношение тоннажа и кораблей, а также вопросы фортификационных сооружений на Тихом океане было решено обсудить на последующих заседаниях. В глаза бросалась явная готовность двух главных противников достичь согласия относительно одного из важнейших факторов мирового влияния и сделать это под руководством Америки. Для Британии это означало отказ от абсолютного, длившегося более полувека господства на море. 18 ноября, стараясь не отстать от Хьюза в эффектных заявлениях, британская делегация сообщила, что отправила по телеграфу распоряжение приостановить все работы по строительству на верфях Клайда четырех современных линкоров класса «Суперхуд». Одно это позволяло Британии сэкономить 160 млн долларов, которых хватило бы для того, чтобы выплатить Америке свою задолженность за год
[1163].
Еще более удивительной была реакция японцев. В 1921 году Японию на Западе воспринимали довольно упрощенно. Незадолго до конференции Джон В. А. Макмюррей, директор отдела Дальнего Востока Государственного департамента, высказал мнение, что настоящая власть в Японии находится в руках «олигархов, принадлежащих различным военным кланам… отличающимся друг от друга лишь степенью, в которой благоразумие сдерживает их националистические устремления в отношениях с остальным миром»
[1164]. 4 ноября 1921 года, за неделю до начала Вашингтонской конференции, премьер-министр Хара, всю свою жизнь выступавший за сотрудничество с Соединенными Штатами, был заколот ударом кинжала отчаявшегося и разочаровавшегося в жизни одиночки. Сама конференция стала очередным подтверждением значительных изменений, происходивших в политике Японии. Сторонники паназиатского наступления сдавали свои позиции. Место Хары как премьер-министра и лидера партии Сэйюкай занял Такахаси Корекиё, еще более твердый сторонник сотрудничества с Западом. Прежде Такахаси занимал должности управляющего в Банке Японии и министра финансов страны и имел тесные связи в банковских кругах в Лондоне и на Уолл-стрит. К концу периода дефляции 1920–1921 годов он пришел к твердому убеждению в том, что Японии следует определяться со своим местом в мире, опираясь на экономическую и финансовую мощь, а не на военную силу. Ко времени начала конференции все основные партии Японии периода Тайсё выступали за сокращение военных расходов
[1165]. При этом расходы на военно-морские силы, составлявшие треть бюджета, выходили на первое место
[1166].
После тщательной проработки в штабах, японский флот, в отличие от японской армии, согласился с принципами сокращения вооружений при условии, что мощь японского флота составит не менее 70 % от мощи американского флота. В ходе предварительного обсуждения, состоявшегося летом 1921 года, адмирал Катё Канзи, главный технический советник делегации Японии, свободно владевший английским языком и имевший богатый опыт работы с силами союзников во время войны, высказал мнение, что будущая война между великими державами «немыслима», а разоружение является ценной «находкой», учитывая сложное финансовое положение Японии и Британии. В разговоре с британским атташе он в открытую выразил надежду на то, что финансовые затруднения вскоре приведут к падению «военной партии» в Японии, продолжавшей поддерживать неуемные запросы армии
[1167]. Проблема на Вашингтонской конференции возникла в связи со списком кораблей, предназначенных на переплавку, соотношение по которым составляло 10:10:6, в то время как японцы настаивали на сохранение 70-процентной квоты. Адмирал Канзи упрямо стоял на своем, но Токио согласился с соотношением 10:10:6 при том условии, что крейсер «Муцу», построенный на деньги, собранные по подписке, и потому являющийся символом единения нации, будет сохранен, а американцы откажутся от строительства представлявших для Японии угрозу баз на Филиппинах и Гуаме. В соответствии со стратегическим планом Такахаси, Япония оказывалась в выигрыше, соглашаясь с мировым порядком, в котором Америка и Британия признавали ее в качестве третьей мировой державы. Это позволяло Японии отказаться от полномасштабной гонки вооружений, в которой она неизбежно проигрывала.
Такая позиция Токио, казалось, решала стратегическую дилемму, перед которой стояла Британия. Американская инициатива в области разоружений открывала путь к трехстороннему соглашению, достижение которого казалось немыслимым еще несколько месяцев назад, на Имперской конференции. Британской империи не пришлось делать выбор между Японией и США, который летом 1921 года представлялся катастрофическим
[1168]. После международного признания позиций Японии в Тихом океане проблему англо-японского договора можно было постепенно забыть. Теперь Британия и Япония совместно работали над проектом соглашения о мирном разрешении всех споров, которые могут возникнуть в акватории Тихого океана.
