На фоне упорствующих патриотов из числа правых в германской и французской социал-демократических партиях производил впечатление представитель левой НСДП Германии Курт Эйснер. Будучи премьер-министром Баварии, он оказался единственным среди всех делегатов, готовым не только осудить империализм в целом, но и признать принципиальную вину своей страны
[694]. Именно его готовность выйти из числа патриотов приведет к тому, что в 1919 году НСДП превратится в приемлемого для стран-союзников представителя германской демократии
[695]. Но это делало Эйснера и его товарищей катастрофически непопулярными у германских избирателей. В начале 1919 года, столкнувшись с вооруженными формированиями добровольческого корпуса, НСДП заняла еще более левые позиции, приняв большевистский лозунг «Вся власть Советам!» и носясь с идеей присоединения к ленинскому Коминтерну. За это партии пришлось заплатить, и не только голосами избирателей. 21 февраля, через 11 дней после Бернской конференции, признав сокрушительное поражение своей партии на выборах в Национальное собрание, Эйснер шел по мюнхенским улицам, собираясь подать в отставку с поста премьер-министра, и был застрелен одним из сторонников правых.
Тема насилия стояла в повестке дня Бернской конференции. Но большинство участников конференции интересовали не отдельные, до поры до времени, нападки справа. Их волновал систематический террор на классовой основе, за который открыто выступали Ленин и Троцкий. Организаторы конференции хотели присоединиться к Каутскому, который присутствовал на конференции как делегат от НСДП, и заявить о том, что европейский социализм дистанцируется от этой насильственной догмы. Второй социал-демократический Интернационал вскоре направит делегацию в Грузию, чтобы выразить свою поддержку воюющей республике, где социал-демократы боролись с надвигавшейся угрозой со стороны Красной армии. Но в Берне единой позиции в вопросе о большевизме не было. После двух дней, в течение которых правые социал-демократы из Франции, развернув антигерманскую кампанию, монополизировали трибуну, настал черед французских левых, которые объединились с крайне левыми в Социалистической партии Австрии, чтобы заблокировать общую резолюцию по вопросу о диктатуре в России.
В Берне единственным, не вызывавшим протеста ни у кого из французских социалистов, был вопрос о голосовании в поддержку обещания Вильсона установить прогрессивный мир и создать Лигу Наций. У реформистов из числа социал-демократов, разумеется, были свои соображения, чтобы занять такую позицию. Лига Наций обеспечит международное посредничество, которого столь трагическим образом не хватало в июле 1914 года. Скоординированный в международном масштабе подход к трудовому законодательству позволит устранить ожесточенную международную конкуренцию, представлявшую основное препятствие на пути социального обеспечения во всех странах. Имело смысл объединить рабочие движения, чтобы потребовать построения Лиги Наций на надлежащих демократических принципах. Но представители левых радикалов легко находили причины, как это скоро будут делать и члены ленинского Коминтерна, чтобы отвергнуть подобные разговоры как проявление «буржуазного интернационализма». В Берне левые оставались на своих позициях. При всех прочих различиях если и было что-то общее между германскими и французскими социалистами всех мастей, так это чувство радости по поводу того, что в тени фигуры Вильсона терялись такие «империалисты», как Клемансо и Ллойд Джордж
[696].
Несомненно, негативные стереотипы могут оказаться полезными для достижения политической сплоченности, и интернационализм по Вильсону мог бы способствовать объединению разрозненного рабочего движения в Европе в качестве демократической силы. Но социалистический вильсонизм, хотя и помог подлечить раны, был слишком слаб для того, чтобы восстановить единство, нарушенное войной и приходом к власти большевиков. Идея о том, что сплотившиеся левые от Розы Люксембург до Густава Носке смогут получить демократическое большинство в Центральной или Западной Европе, в то время как Ленин все плотнее сжимал Россию в своих тисках, представлялась миражом. Во многих странах большинство выступало за демократическую программу национальных реформ. Однако такая программа строилась не на едином социалистическом блоке, а, как показала Германия, на решении правого крыла социал-демократии порвать с крайне левыми и создать коалицию с христианскими демократами и либералами
[697]. Это был болезненный выбор. Пример Германии показал, что он может иметь летальные последствия для крайне левых, тем более когда они допускают репрессии, поддерживая риторику и практику развязанной Лениным гражданской войны. Вильсонизм не делал этот выбор проще. Вильсоновская риторика, допускавшая подозрение в отношении таких людей, как Эрцбергер, Клемансо и Ллойд Джордж, способствовала дискредитации именно тех, от кого действительно зависело будущее широкой прогрессивной коалиции. Давая умеренным социал-демократам ложную надежду на радикальный интернационализм, который не был большевизмом, вильсонизм вел к тому, что вероятность создания широкой прогрессивной коалиции не росла, а уменьшалась. Ирония истории в отношении последствий этого нигде не проявились так, как в Британии, где существовало в наименьшей степени связанное с большевиками и наиболее близкое вильсонизму рабочее движение в Европе.
III
В Британии начиная с 1870-х годов радикальные реформы проводились при поддержке более или менее сформировавшегося союза основной массы либералов с организованным движением лейбористов. В 1914 году подавляющее большинство участников движения лейбористов выступило в поддержку войны. С декабря 1916 года Ллойд Джордж обязательно включал представителей трейд-юнионов в ближний круг кабинета министров военного времени. Однако дебаты по вопросам мира, развернутые Вильсоном в 1917 году, стали настоящим испытанием для такого сотрудничества. В 1914 году Рамсей Макдональд возглавил немногочисленную оппозицию, выступавшую против войны и поддерживавшую тесные контакты с Союзом демократического контроля – группой британских радикальных либералов, составлявших благодарную аудиторию Вудро Вильсона. В 1917 году этот антивоенный блок приобрел значительное влияние, после того как лейборист Артур Хендерсон, выступавший ранее за продолжение войны, вышел из состава правительства Ллойда Джорджа в знак протеста против запрета участвовать в Стокгольмской мирной конференции. Заявление Ллойда Джорджа о целях войны, с которым он выступил в 1918 году, было направлено на сохранение поддержки лейбористов в вопросе о войне. Но после того как Хендерсон стал лидером лейбористов, они начали готовиться к тому, чтобы выступать в роли альтернативного правительства, а не в качестве придатка либералов
[698]. Теперь, когда правом голоса обладала значительно большая часть населения, лейбористы могли претендовать на большинство электората, подавляющую часть которого составлял уже рабочий класс.
