Хотя принуждение не являлось нормой по отношению к немецким трудящимся (аналогично ситуации с деловыми кругами), отныне появилась возможность вмешательства государства в трудовую жизнь каждого человека – если это понадобится для решения задач по перевооружению страны. В этом, как и во многих других отношениях, гитлеровский режим летом 1938 г. явно пересек черту. Однако нет ничего особо удивительного и в том, что нормирование рабочей силы функционировало еще менее гладко, чем нормирование стали. Указ, запрещавший давать работу в промышленности аграрным работникам, пришлось отменить, поскольку деревенские жители, стараясь не допустить, чтобы действие этого указа распространялось на их детей – для чего не позволяли им заниматься сельским трудом
[773]. В то же время в германских городах попытка отключить рыночные механизмы найма в главных очагах инфляции привела лишь к ограниченному успеху. В конце концов ни наниматели, ни работники не были заинтересованы в соблюдении официальных ограничений на заработную плату. Работники хотели получать больше денег, а наниматели – стремившиеся воспользоваться экономическим бумом – были готовы платить за их труд. С учетом формального запрета на повышение заработной платы рост заработков приобрел скрытый характер, принимая форму ускоренного повышения в должности, повышенного статуса учеников, схем переобучения, премий при найме, улучшении условий труда и различных «соцпакетов». Масштабы этого «ползучего роста заработков» зависели от того, в какой степени наниматели подвергались прямому официальному надзору. По иронии судьбы непосредственные производители вооружений, которых контролировали государственные инспекторы, нередко находились в невыгодном положении по сравнению со своими субподрядчиками и поставщиками, привлекавшими к себе меньше внимания. Тем не менее к концу 1938 г. происходящие в шкале заработной платы искажения стало невозможно отрицать
[774]. Более того, хотя эти искажения осуждались (как симптомы инфляционной недисциплинированности), хотя складывавшаяся система различий в заработной плате страдала от некоторой произвольности, эти нелегальные денежные стимулы представляли собой чрезвычайно успешный механизм по перемещению рабочей силы в те секторы, где она была больше всего нужна. В то время как в потребительских отраслях— таких, как текстильная и швейная, – было занято меньше людей, чем в 1929 г., число занятых в таких отраслях, как машиностроительная и электротехническая, резко возросло. Этот рост нельзя было объяснить одними лишь административными мерами.
ТАБЛИЦА 8.
Профессиональный состав рабочей силы Германии в 1933 и 1938 гг., тыс. человек
Если в металлообрабатывающем, химическом и строительном секторах наблюдался бум, то инфляционная битва за ресурсы больно ударила по самому слабому сектору немецкой экономики – сельскому хозяйству
[775]. На подавляющем большинстве ферм использовался преимущественно труд членов семьи, но ни одна ферма площадью более 20 га не могла обойтись без наемного труда. На Bauerntag (крестьянском съезде) 27 ноября 1938 г. Вальтер Дарре был вынужден объявить, что согласно последнему исследованию трудовых книжек, проведенному трудовой администрацией, количество наемных сельских работников с 1933 г. сократилось на 400 тыс. человек, что означало снижение их численности почти на 20 % всего за пять лет. С учетом естественного прироста, которого, по мнению Дарре, следовало ожидать, он приходил к шокирующему выводу о том, что число трудящихся, потерянных для сельского хозяйства после 1933 г., составляло 700 тыс. человек
[776]. Разумеется, сельскохозяйственный труд давно находился на нижних ступенях профессиональной иерархии. Но теперь идеологи нацистского аграризма с их расистским мировоззрением опасались того, что аграрный труд становится средоточием наименее ценных элементов немецкого общества
[777]. Эксперты ИЗ С запугивали себя исследованиями наподобие того, которое проводилось в окрестностях Геттингена и выявило четыре случая умственной отсталости и два случая принудительной стерилизации (как психически или расово неполноценных) в выборке всего из 26 незамужних девушек. Не лучше была ситуация в Мариенбурге, где в выборке из 38 девушек было выявлено шесть случаев умственной отсталости и один случай принудительной стерилизации. Нужно ли говорить, что совсем не так Дарре и его приспешники представляли себе будущее новой деревни.
Может показаться странным, что в момент судьбоносных событий на международной арене мы возвращаемся к мирным полям сельской Германии. Но нет никаких сомнений в том, что летом 1938 г. руководство Третьего рейха считало вполне реальной такую угрозу, как дефицит продовольствия в стране. В глазах аграриев – которые были сильным лобби сами по себе, а вдобавок обладали важными связями с идеологическим ядром Нацистской партии, – проблемы в сельском хозяйстве ставили под сомнения все достижения гитлеровского правительства. Но в первую очередь в кругах ИЗС распространялось беспокойство в отношении того, каким образом фермеры реагировали на нехватку рабочей силы. Женщины, живущие на фермах, представляли собой самую перегруженную работой группу сельского населения, и самым очевидным способом уменьшить бремя приходившегося на их долю труда было снижение числа детей
[778]. В Нижней Саксонии, сердце германского крестьянства, число детей, приходящихся на одну семейную пару, всего за одно поколение сократилось на 33 %
[779]. В то же время нехватка рабочей силы угрожала и усилиям ИЗ С по увеличению объемов отечественного производства. Сбор урожая уже в 1937 г. носил все приметы чрезвычайной «акции»
[780]. Ряды сельскохозяйственных рабочих были пополнены за счет призванных по линии Трудового фронта, военнослужащих, заключенных и школьников. Но еще более тревожными были признаки того, что хроническая нехватка рабочей силы заставляет германские коммерческие фирмы возвращаться к более трудоемким методам производства. После проведенной в 1938 г. переписи скота Имперское земельное сословие ощутило крайнюю озабоченность судьбой молочного скота
[781]. Несмотря на то что мелкие изменения объемов производства, заметные в германской сельскохозяйственной статистике, едва ли могли внушить случайному наблюдателю острое чувство тревоги, нет сомнений в том, что в Берлине к ним относились со всей серьезностью. Согласно преобладавшей в Третьем рейхе точке зрения крушение тыла во время Первой мировой войны объяснялось неспособностью обеспечить страну продовольствием. А такая влиятельная фигура, как Людвиг Бек, начальник генерального штаба армии, неоднократно подчеркивал, что удовлетворительный урожай 1938 г. является ключевой предпосылкой готовности к войне
[782]. Существовало реальное беспокойство в отношении того, что полная мобилизация армии, которой требовались и люди, и лошади, поставит ситуацию с рабочей силой в сельском хозяйстве на грань катастрофы. И отчасти именно по этой причине Гитлер запланировал удар по Чехословакии на октябрь, когда урожай уже давно должен быть собран.
