У Гитлера оставалось все меньше времени, и он нашел себе нового предпочтительного союзника. Идеальным партнером для быстрой наземной и воздушной войны против Польши и ее западных союзников была не Япония, а Советский Союз.
В июне германо-советские контакты становились все более тесными, а в их тематике узкие экономические вопросы постепенно уступали место общим стратегическим проблемам. В начале июля германский посол впервые встретился с министром иностранных дел Молотовым
[978]. К августу переговоры быстро продвигались. 19 августа было заключено рамочное кредитноторговое соглашение. Ранним утром 24 августа 1939 г. гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп заключил с Советским Союзом пакт о ненападении, включавший секретные статьи о разделе Восточной Европы на сферы влияния. Польша подлежала расчленению. Сталина и Гитлера, заклятых идеологических врагов, связал пакт о ненападении и взаимопомощи. Хорошо известны шок и разочарование в мировом коммунистическом движении после известия о заключении пакта между Гитлером и Сталиным. С немецкой стороны тоже наблюдалось замешательство, но главным образом среди тех, кто теперь считал себя врагами режима. Промышленный магнат Фриц Тиссен, правый католик, ранее поддержавший Гитлера, был так потрясен, что эмигрировал в Швейцарию, и это позволило Герингу конфисковать его крупный пай в Vereinigte Stahlwerke
[979]. Однако среди идеологических сторонников нацизма эта сделка, судя по всему, никогда не считалась чем-либо большим, чем удобным перемирием. Антикоммунизм Гитлера по-прежнему не подлежал сомнениям. Но стремление избежать войны на два фронта было абсолютным императивом. Гитлер все еще надеялся на то, что ему удастся предотвратить выступление Великобритании на стороне Польши
[980]. Но если Великобритания так и не пожелала понять, что главной целью Германии в конечном счете остается уничтожение еврейско-большевистской угрозы на востоке, и втягивала Германию в войну на Западе, то временное соглашение с СССР превращалось в стратегическую необходимость
[981].
Вечером 23 августа, когда Риббентроп отправился подписывать договор, в Берлине ощущалось нескрываемое облегчение.
Гитлер едва мог дождаться момента для того, чтобы объявить о хороших вестях из Москвы, хвастаясь перед своими встревоженными генералами, что теперь Германия может не опасаться блокады
[982]. Переговоры начались с немедленного заключения грандиозной торговой сделки, точные условия которой были окончательно определены в феврале 1940 г. Объем торговли на следующий год был задан на уровне в 600–700 млн рейхсмарок. Это было меньше, чем надеялась Германия, но решающее значение имела структура советских поставок в Германию, а не их абсолютный объем
[983]. Советский Союз быстро превратился для Германии в главный источник импортных кормов для скота. Кроме того, в 1940 г. Советский Союз на 74 % удовлетворил потребности Германии в фосфатах, на 67 % – в импортном асбесте, на 65 % – в хромитовых рудах, на 55 % – в марганце, на 40 % – в импортном никеле и на 34 % – в импортной нефти
[984]. Как выразился полковник Эдуард Вагнер, генерал-квартирмейстер германской армии, «заключение этого договора спасло нас»
[985].
V
Гитлер в сентябре 1939 г. выбрал войну, хотя и знал, что нападение на Польшу, скорее всего, приведет к объявлению войны Великобританией и Францией
[986]. Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, как только узнал, что в Москве будет наверняка подписан пакт. Он был готов к войне уже 26 августа, но отложил ее начало, поскольку гибкость германского мобилизационного расписания давала ему еще три дня на дипломатию, цель которой состояла не в том, чтобы избежать конфликта, а в том, чтобы расколоть коалицию союзников и переложить бремя «вины за войну» на Великобританию и Францию. По состоянию на 28 августа Гитлер шел навстречу войне, прекрасно понимая, что британцы почти наверняка примут в ней участие. Как в то время, так и впоследствии в руководстве Третьего рейха и в близких к нему кругах находились те, кто отказывался поверить в то, что Гитлер сознательно пойдет на такой огромный риск
[987]. Однако степень риска не должна приводить нас в содрогание. Говорить о «просчетах» и «ошибках» применительно к началу Второй мировой войны означает недооценивать осознанность решений Гитлера
[988]. Как мы уже указывали в этой главе, на путь стремительной агрессии фюрера толкало сплетение экономических и стратегических обстоятельств. Мы сознательно избегали каких-либо упоминаний о «кризисе». В 1939 г. в Третьем рейхе не было никакого кризиса – ни политического, ни экономического
[989]. Его не допустили бы эффективные средства принуждения и контроля, создававшиеся начиная с предкризисного 1934 г. Но к маю 1939 г. уже нельзя было скрыть произошедшего после Мюнхена полного крушения среднесрочной стратегии
[990]. Все попытки создать глобальный альянс, который поддержал бы грандиозное военное строительство в Германии, провалились. Неспособность Риббентропа втянуть итальянцев (либо японцев) в прочный военный союз против Великобритании сделала большие сроки, на которые ориентировался принятый флотом «План Z», чисто умозрительными. А вследствие вновь давших о себе знать серьезных проблем платежного баланса Германия начала терять свое преимущество в гонке вооружений гораздо быстрее, чем прогнозировал Гитлер в ноябре 1937 г. Все это почти не оставляло ему времени. Если перспективы на будущее казались мрачными, то в 1939 г. Германия по крайней мере могла себе позволить начать ограниченную наступательную войну с некоторыми надеждами на успех. На земле и в воздухе вермахт мог рассчитывать по крайней мере на временное преимущество. Между тем летом 1939 г. стратегическая ситуация, в которой пребывала Германия, неожиданно изменилась к лучшему. Чехословакия перестала представлять угрозу в военном отношении. Рузвельт столкнулся с набиравшим силу изоляционизмом. А Риббентроп в течение нескольких лихорадочных недель дипломатии разорвал окружение, в кольцо которого, как казалось, попала Германия после оккупации Праги. Вместо того чтобы встать на сторону Великобритании или Франции, Советский Союз решил поддержать гитлеровскую агрессию. Это, в свою очередь, крайне усилило позиции Гитлера по отношению к небольшим странам Юго-Восточной Европы, которых теперь, несомненно, удалось бы «заарканить» и загнать в «стойло» Оси. В конечном счете не было особых причин в том, чтобы оспаривать точку зрения самого Гитлера, начавшего войну в сентябре 1939 г., потому что дальнейшие отсрочки ничего бы ему не дали
[991].