Громадное повышение темпов производства боеприпасов, которое ставили себе в заслугу Тодт и его сотрудники, по сути зависело исключительно от поставок сырья. За поразительным ростом объемов производства, произошедшим в первой половине 1940 г., стояло резкое увеличение предназначавшихся армии квот на сталь и медь после сентября 1939 г., а не предпринятые в последний момент Тодтом попытки рационализации. Как саркастически отмечал генерал Фромм, отвечавший за все армейское снабжение, Тодт «пришел на все готовенькое»
[1094]. Ежемесячные цифры производства боеприпасов весьма недвусмысленно демонстрируют, что прирост начался в феврале 1940 г., по крайней мере за полтора месяца до того, как министерство Тодта приступило к работе
[1095]. С учетом сроков, требовавшихся для производства боеприпасов, меры, предпринятые Тодтом начиная с апреля, в лучшем случае могли оказать лишь маргинальное влияние на производственный бум, достигший пика в июле. В той степени, в какой организационные меры имели какое-то отношение к этому резкому приросту, главную роль играли региональные инспекции вермахта. Еще в декабре 1939 г., в попытке ускорить выявление и «резервирование» заводов, пригодных для производства боеприпасов, головное управление в Берлине делегировало полномочия по выдаче заказов местным инспекциям по вооружениям
[1096]. И вопреки мифу о Тодте, военные ни в коей степени не отличались непониманием того, насколько важным было налаживание крепких связей с промышленностью. К весне 1940 г. при всех инспекциях по вооружениям были созданы региональные консультативные органы. Собственно говоря, именно Рурская инспекция по вооружениям создала образец для национальной системы комитетов, основанной Тодтом, в форме Гельзенкирхенских договоренностей
[1097]. Они сводились к тому, что ответственность за выявление тех фирм, которые можно было привлечь к производству вооружений, возлагалась на совместный комитет промышленников и представителей службы снабжения, возглавляемый Эрнстом Пенсгеном, руководителем могущественного концерна Vereinigte Stahlwerke. Неудивительно, что с учетом такой мощной поддержки Гельзенкирхенские договоренности всего за несколько недель до назначения Тодта министром боеприпасов были одобрены в качестве образца для общенациональной кооперации Вильгельмом Цангеном, председателем рейхсгруппы по промышленности
[1098]. Для политики времен «кризиса боеприпасов» было характерно то, что и Тодт и представители промышленности предпочли проигнорировать эти первые эксперименты и подавать созданные Тодтом комитеты по боеприпасам в качестве принципиально новой формы организации, непохожей на предыдущие. Верхушке немецкого бизнеса было слишком выгодно помогать Фрицу Тодту в приготовлении жуткого коктейля из нацистской доктрины верховенства фюрера (Führertum) и риторики деловой предприимчивости и смекалки (Unternehmertum). Этот «коктейль» вскоре стал господствующей идеологией немецкой военной экономики.
III
Если мы хотим понять, как на самом деле функционировала военная экономика Рейха, то нам следует изучить входные и выходные данные промышленной «машины»: какое сырье туда поступало и какие вооружения производились. В течение первого года войны нацистский режим повысил долю национального продукта, достававшегося вооруженным силам, с 20 % до трети с лишним, что означало 60-процентное повышение и без того высокого предвоенного уровня. Как и следовало ожидать, это перераспределение ресурсов сопровождалось бюрократическими конфликтами. Некоторые более зрелищные меры, первоначально привязывавшиеся к объявлению войны, были пересмотрены в пользу «тайной» мобилизации. В первую очередь следует отметить, что предложенный рейхсминистром экономики Функом план финансирования войны посредством резкого повышения налогов был пересмотрен в пользу всеобъемлющей программы нормирования и общенациональной экономии. Эта явная нерешительность породила впечатление, что нацистское политическое руководство изо всех сил старается сохранить прежний уровень жизни гражданского населения. Однако такое впечатление является ошибочным. Само собой, понятно, что серьезное повышение налогов в первые месяцы войны послужило бы более четким сигналом о намерениях режима. Кроме того, финансирование войны посредством роста налогов свело бы к минимуму риск инфляции. Но в краткосрочном плане не имело большого значения, будет ли потребление в гражданском секторе ограничено посредством налогов или посредством строгого нормирования, ведущего к росту сбережений. В любом случае потребление сокращалось, и это высвобождало ресурсы – рабочую силу, промышленные мощности и сырье – для военного производства. С этой точки зрения меры, принятые в нацистской Германии, оказались чрезвычайно эффективными
[1099].
В пределах довоенной территории Рейха и без того невысокий уровень гражданского потребления на душу населения за первый год войны упал на п%. К 1941 г. расходы на потребление по сравнению с 1938 г. сократились на 18 %. По мере того как снижались расходы домохозяйств, неистраченные деньги поступали в закрома германской финансовой системы. Самым ярким показателем этой волны сбережений, вызванных войной, служат сведения о ежемесячном обороте немецких сберегательных банков
[1100]. В отличие от более известных учреждений, таких как Deutsche Bank или Dresdner Bank, обслуживавших сравнительно эксклюзивную клиентуру, – Sparkassen (сберкассы) были банками для простых людей. К концу 1930-х гг. практически у каждой семьи в Германии имелась хотя бы одна сберкнижка (Sparbuch). Соответственно, счета сберкасс позволяют непосредственно ознакомиться с повседневным финансовым положением германских домохозяйств. В течение нескольких месяцев, непосредственно предшествовавших войне, миллионы семей старались запастись всем необходимым, и это вызвало необычайно большой отток средств со счетов сберкасс. Но после этого, начиная с первых месяцев 1940 г., когда начало болезненно ощущаться нормирование и полки немецких магазинов опустели, на счета в сберегательных банках потекли средства в совершенно беспрецедентных объемах. К 1941 г. этот приток составлял более миллиарда рейхсмарок в месяц.
