Евреи меня не интересуют. Получат ли они что-нибудь себе на прокорм [ «füttern»] – последнее, что меня волнует…
Вторую категорию составляют поляки [которых насчитывалось до 10 млн человек] в той мере, в какой я могу их использовать. Я буду кормить этих поляков тем, что останется, и тем, что мы сможем им выделить. В противном случае я скажу полякам, чтобы они позаботились о себе сами <…> Поляки интересуют меня лишь в той мере, в какой я вижу в них источник рабочей силы, но не настолько, чтобы я считал обязанностью властей гарантировать им получение определенного количества продовольствия. Мы говорим не о нормах для поляков, а только о том, что, может быть, будем их кормить
[1131].
Выше поляков стояло украинское меньшинство Генерал-губернаторства, подлежащее более мягкому обращению. Еще выше Франк ставил несколько десятков тысяч поляков – привилегированную группу, работавшую в таких важных сферах, как железные дороги, или на заводах, обслуживавших немецкие вооруженные силы. Наконец, вершину иерархии занимала сама германская оккупационная администрация, насчитывавшая несколько тысяч человек и имевшая право на такие же нормы продовольствия, как в Рейхе. На практике это означало, что в сравнении с немецким рационом, в начале 1940 г. составлявшим более 2600 калорий, «рацион» для жителей крупных польских городов был установлен на уровне в бод калорий. Евреи получали всего 503 калории в день. К концу года рацион для поляков вырос до 938 калорий в день, в то время как для евреев сократился до 369. В 1940 г., по данным Лиги Наций, рационы, установленные в Генерал-губернаторстве для польского городского населения, в среднем покрывали 20 % рекомендуемой дневной потребности в белках и менее 5 % потребности в жирах. К весне 1940 г. инспекции вермахта по вооружениям, работавшие на оккупированных территориях, уже докладывали о случаях, когда квалифицированные заводские рабочие падали в обморок на рабочих местах из-за недоедания. На регулярных заседаниях военно-экономического штаба вермахта, проходивших под председательством генерала Томаса в Берлине, перспектива голода обсуждалась в открытую
[1132].
VI
Гитлеру была нужна совсем не такая война, как та, которую он развязал в сентябре 1939 г. Да и Германия не была к ней подготовлена в достаточной степени. Если абстрагироваться от знаний, полученных задним числом, то у нас не останется серьезных сомнений в том, что объявление войны Великобританией и Францией стало для Гитлера самым серьезным вызовом с момента его прихода к власти. В военном плане было отнюдь не очевидно, что Германия обладает каким-либо заметным превосходством над противниками, тем более если наряду с ВВС и сухопутными силами учитывать еще и флот. В экономическом плане все сходились на том, что преимущество было на стороне Великобритании и Франции. Союз с Москвой отчасти защитил Третий рейх от полной блокады. Однако последнее обстоятельство более чем компенсировалось способностью западных держав опираться на ресурсы США. Во внутриполитическом плане позиция Гитлера была крайне уязвимой. Война стала непосредственным следствием его внешней политики. Разумеется, свою роль сыграло и руководство вермахта, и Риббентроп, но именно Гитлер довел дело до войны. И если бы Германия потерпела серьезную неудачу, то вина за нее была бы возложена на Гитлера – это наверняка бы сделало если не население страны, то хотя бы армейское руководство. Следовательно, Гитлеру требовалась победа в войне, причем победа быстрая. И после недолгого момента колебаний осенью 1939 г. его режим, не впадая в расслабленное самодовольство, предпринял радикальные усилия по мобилизации ресурсов Германии, а также только что завоеванной Польши. Гитлер ставил все на достижение победы на Западном фронте. На пути к этой цели он не желал ни перед чем останавливаться. Но как становится ясно при подробном изучении политики в сфере вооружений, Гитлер еще весной 1940 г. не имел внятной стратегии по достижению этой победы. Планы Гитлера в области вооружений, несомненно, в целом ориентировались на скорейшее доведение огневой мощи вермахта до максимума. Однако оперативные замыслы, на реализацию которых как будто бы были направлены эти программы вооружений, не обещали немедленного военного решения. Пусть гитлеровская программа производства боеприпасов была рассчитана на то, что вермахт при поддержке мощной артиллерии пробьется к побережью. Но при этом к концу 1940 г. ни Франция, ни Великобритания не были бы выведены из войны. Военный план, в конечном счете позволивший Гитлеру выбраться из этого стратегического тупика, был с запозданием составлен зимой 1939–1940 гг. и в значительной степени стал результатом случайности. Он был окончательно принят лишь в феврале 1940 г., когда производство боеприпасов уже развернулось на полную мощность. И даже после того, как руководство германской армии одобрило новый смелый план, многие по-прежнему относились к нему с крайним скептицизмом. В сентябре 1939 г. Гитлер сыграл ва-банк. И вплоть до последних недель мая 1940 г. итог этой игры оставался неясен.
11. Победа на Западном фронте— Sieg im Westen
В 5.35 утра 10 мая 1940 г. после нескольких месяцев «странной войны» Западный фронт с грохотом пробудился к жизни
[1133]. Тысячи германских орудий обрушили огонь на противолежащие французские, голландские и бельгийские позиции. Ротные командиры свистками подали сигнал к атаке пехоты. Танки и грузовики прогревали моторы. В небе на запад шли стаи бомбардировщиков и истребителей. Самые драматичные события развернулись на северном участке фронта. Знаменитые бельгийские форты на реке Маас были захвачены смелым ударом высаженных с планеров DFS-230 десантников. Одновременно впервые в истории войн на окраинах Гааги, Роттердама и на мостах в Дордрехте и Мурдейке был высажен немецкий парашютный десант. Эти эффектные действия в сочетании с решительным наступлением германской группы армий «В» в направлении Мааса привели именно к тому, на что рассчитывали немцы. Основная часть французской армии при поддержке британского экспедиционного корпуса ускоренным маршем двинулась на север. Этот тщательно отработанный маневр должен был остановить немецкую армию неподалеку от побережья Ла-Манша, на линии, идущей от города Бреды в Нидерландах на юг к Динану в Бельгии, вдоль реки Диль. Если бы британцы и французы имели дело с первоначальным планом немцев (октябрь 1939 г.) или даже с планом имперского генштаба 1914 г., то их ответ оказался бы чрезвычайно эффективным. Но в реальности их поспешная реакция стала прелюдией к катастрофе. Немецкое наступление в Нидерландах и Северной Бельгии было уловкой. Главный удар немцы нанесли не по Нидерландам, а в сотне километров южнее, через Арденнский лес. Союзная разведка не знала, что 7 из 9 германских танковых дивизий, подчиненных командованию группы армий «А», поспешно продвигаются по извилистым лесным дорогам, ведущим через Бельгию и Люксембург на запад, к французской границе. Их целью были мосты на Маасе между Динаном и Седаном. Если бы группе армий «А» удалось захватить эти переправы, то она бы смогла беспрепятственно устремиться в вакуум, созданный перемещением британцев и французов на север. В результате две противостоящие друг другу армии развернулись бы, как во вращающейся двери, и британские и французские войска оказались бы зажатыми между германской группой армий «В» в Нидерландах и Бельгии и танками группы армий «А», растянутыми по просторам Северной Франции.
