V
Враги либерализма в Германии явно поднимали голову. К 1932 г. ущерб, нанесенный парламентской системе, вполне мог оказаться непоправимым, вследствие чего Веймарскую республику почти наверняка сменил бы какой-нибудь авторитарный националистический режим. В конце концов, в 1932 г. и канцлером, и президентом республики в Германии были генералы. Но чем больше мы знаем о закулисных маневрах, окончившихся тем, что 30 января 1933 г. канцлером стал Гитлер, тем менее вероятным представляется, что этот исход был в каком-либо смысле предопределен. У нас как будто бы имеются все основания полагать, что мир мог бы избежать кошмара национал-социалистической диктатуры, если бы Гитлера еще несколько месяцев не подпускали к власти. Нацисты добились своего самого яркого электорального триумфа в июле 1932 г., получив на всеобщих выборах, последовавших за изгнанием канцлера Брюнинга, 37,2 % голосов. Однако из-за сопротивления со стороны президента Гинденбурга и ключевых членов кабинета Папена Гитлеру не был предложен пост рейхсканцлера, а на менее значительные должности он не соглашался
[113]. Несмотря на свой электоральный триумф, НСДАП осталась в оппозиции и в ноябре, на вторых всеобщих выборах 1932 г., поплатилась за это. Хотя по итогам выборов не удалось создать работоспособное парламентское большинство, следствием чего стало падение канцлера Папена, серьезный ущерб понесла и партия Гитлера – доля поданных за нее голосов составила менее 33 %. Избиратели Гитлера явно были разочарованы его нежеланием входить в состав правительства. Партийные активисты начали колебаться. Импульс, который с 1929 г. вел НСДАП от победы к победе, иссяк. После ноябрьской неудачи неожиданно вновь дали о себе знать трения между левым и правым крыльями, преследовавшие национал-социализм в 1920-х гг. В декабре 1932 г. генерал Шлейхер, реальный «делатель королей» в германской политике, наконец взял власть в свои руки и сразу же завоевал популярность, дав старт первой общенациональной инициативе по созданию рабочих мест. Густав Штольпер впоследствии вспоминал веселый деловой завтрак, состоявшийся в январе 1933 г. в рейхсканцелярии, на котором Шлейхер и его помощники по очереди предсказывали, сколько еще голосов нацисты потеряют на выборах, которые Шлейхер надеялся провести весной
[114].
Между тем в Америке в июне 1932 г. впервые замаячил призрак выздоровления экономики
[115]. После того как в Лозанне были отменены репарации, спрос на германские облигации начал расти
[116]. Это было очень важно, поскольку давало банкам, находившимся в сложной ситуации, возможность избавиться от неликвидных активов и восстановить запасы наличных денег. В конце лета наметились признаки оживления в строительстве. После того как был собран урожай, а стройки были законсервированы из-за зимы, опять начался неизбежный рост безработицы, вновь приблизившейся к ужасающему уровню в б млн человек. Но специалистов радовал уже тот факт, что она не превысила уровня, достигнутого в предыдущем году. «Уровень безработицы, претерпевающий сезонные колебания» – новое понятие, набравшее популярность благодаря такой новомодной науке, как анализ деловых циклов, – стабилизировался. К концу 1932 г. экономическая ситуация в Германии оптимистично оценивалась уже не только в журнале Штольпера Der Deutsche Volkswirt, но и в авторитетном полугодовом отчете банка Reichskreditgesellschaft
[117]. В декабре 1932 г. даже Берлинский институт изучения деловых циклов – самая влиятельная и одна из самых пессимистичных структур, занимавшихся оценкой состояния экономики в межвоенной Германии – объявил, что по крайней мере процесс «сжатия» завершился
[118]. Берлинский корреспондент журнала The Economist сообщал, что «впервые за три или четыре года» германская буржуазия увидела «проблески света в экономике»
[119]. Это заявление очень важно, поскольку оно противоречит всем последующим описаниям немецкой экономики при национал-социализме
[120]. Немецкая экономика в 1933 г. вовсе не была кучей обломков. В ней начиналось то, что вполне могло оказаться энергичным циклическим восстановлением. 1 января 1933 г. новогодние передовицы в берлинской печати были проникнуты оптимизмом. Социал-демократическая ежедневная газета Vorwaerts приветствовала новый год заголовком «Взлет и падение Гитлера»
[121].
В данном случае судьбу Германии, а вместе с ней и всего мира решил трагический просчет небольшого кружка консервативных ультранационалистов. Бывший канцлер Папен, раздосадованный своим изгнанием в декабре 1932 г., вступил в сговор с аграрным лобби и некоторыми наиболее агрессивными элементами в военных кругах, имевший своей целью заставить престарелого Гинденбурга дать отставку Шлейхеру и сформировать новое правительство на основе популярной национал-социалистической платформы. Для этого требовалось назначить Гитлера канцлером. Но ответственность и за сельское хозяйство, и за экономику брал на себя ультранационалист Гутенберг. Генерала Бломберга предполагалось сделать министром обороны, а Папена – вице-канцлером. Не следует предполагать и того, что баланс сил в правительстве Гитлера – Гутенберга – Папена – Бломберга был предопределен. В германском обществе имелись влиятельные силы – в первую очередь в военных и в церковных кругах, но также и в верхушке германского бизнеса, – которые были способны на многое для того, чтобы сбить Гитлера и его сторонников с их пути к власти
[122]. Очевидно, что политика антисемитизма, агрессивного перевооружения и односторонней дипломатии ни в коем случае не была навязана Германии. Более того, необходимость подчеркивать это может показаться некоторым читателям абсурдной. Но такой подход позволяет четко дать понять, что подобные стандарты критики, основанной на альтернативных допущениях, не всегда беспристрастно применяются ко всем аспектам гитлеровского режима. По сути, от такой критической проверки зачастую полностью освобождается экономическая сфера. Слишком часто допускается, что реальный стратегический выбор в экономической политике – выбор, реально зависевший от национал-социалистической идеологии, – встал перед режимом Гитлера лишь в 1936 г., через четыре года после захвата им власти. Слишком часто допускается, что наиболее приоритетным для режима направлением не могла не быть борьба с безработицей. Но из избыточного внимания к вопросу создания рабочих мест вытекает еще одно следствие. В связи с проблемой безработицы мы можем изложить события так, как будто бы гитлеровский режим просто давал сильно запоздавший функциональный ответ на глубокий экономический кризис, в котором оказалась Германия. Более того, во многих работах, включая самые недавние, можно уловить намек на восхищение способностью гитлеровского режима порвать с косным консерватизмом, якобы сковывавшим предыдущие правительства в их действиях
[123]. Но как уже предполагалось и как будет подробно раскрыто в следующей главе, «кейнсианские» вопросы создания рабочих мест и безработицы никогда не занимали такого важного места в повестке дня гитлеровского правительства, как обычно считается. Важнейшие решения в области экономической политики, принятые в 1933–1934 гг.> касались не безработицы, а внешнего долга Германии, ее валюты и перевооружения, а в отношении этих вопросов режим никогда не мог бы претендовать на политическую невинность. Они составляли самое ядро националистической программы самоутверждения, которая и являлась истинной повесткой дня для гитлеровского правительства. Более того, если мы поставим на должное место вопросы внешнего долга и внешней торговли, нам станет ясно, что для многих миллионов немцев гитлеровское экономическое чудо на самом деле стало весьма неоднозначным испытанием.
