Таким образом, задним числом становится ясно, что с Третьим рейхом еще не было покончено. Однако невозможно преувеличить влияние, оказанное июльскими событиями 1943 г. на современников. Даже самые неистовые сторонники Третьего рейха едва ли могли отрицать, что «конец близок». Ганс Керль столкнулся с этим непреложным фактом в первую ночь гамбургской катастрофы, когда его разбудил звонок от его близкого сотрудника гауляйтера Карла Кауфмана, умолявшего его ускорить доставку нескольких поездов негашеной извести, необходимой для того, чтобы быстро избавиться от десятков тысяч трупов
[1902]. После того как Керль поспешил в министерство и там ему сообщили о масштабах катастрофы, его постигло временное помутнение рассудка. Впервые за несколько лет этот маньяк-трудоголик был вынужден вернуться домой и там несколько часов бродил по саду в прострации. Неудивительно, что по мере поступления вестей из Гамбурга гестапо докладывало о потрясении и смятении, ощущавшихся по всей стране. Панику усиливало и неожиданное смещение Муссолини. СД отмечала, что члены партии перестали носить партийные нарукавные повязки на публике и что люди по возможности избегали приветствия «Хайль Гитлер!»
[1903]. Шпеер обнаружил, что даже аудитория, состоящая из партийцев, уже не реагировала должным образом на его похвальбы об «оружейном чуде»
[1904]. Согласно донесениям СД, среди вождей промышленности уже не было никого, кто бы верил в возможность победы Германии
[1905]. Однако признавать это публично было чрезвычайно опасно.
Нацистское руководство ответило на упадок духа целенаправленной эскалацией насилия
[1906]. 24 августа 1943 г. во главе Министерства внутренних дел встал рейхсфюрер С С Генрих Гиммлер. К концу года гауляйтеры – региональные боссы Нацистской партии – формально получили полномочия по надзору за местными органами власти. Партия и государство все сильнее сливались воедино, и тон задавала именно партия. Усилилась политизация судебной системы, с начала войны принимавшая все более агрессивные формы. К 1943 г. суды осуждали на смерть за пораженчество и саботаж примерно по сотне немцев в неделю. Даже видные предприниматели не могли считать себя в безопасности. Более того, Генрих Гиммлер и гестапо взяли за правило подвергать буржуазных пораженцев особенно жестоким репрессиям. Осенью 1943 г. за пораженческие разговоры были арестованы и казнены двое старших управляющих отделений Deutsche Bank
[1907]. Та же участь постигла кандидата в члены правления энергетического гиганта RWE, несмотря на вмешательство Альберта Феглера
[1908]. При проведении этой кампании по насаждению дисциплины в немецком тылу Гиммлер мог полагаться на полную поддержку со стороны Альберта Шпеера. По мере углубления кризиса Третьего рейха Шпеер оказался как никогда близко к центру абсолютной власти. При этом он превратился в одного из главных сторонников радикализации и безжалостно использовал свои полномочия для того, чтобы положить конец дискуссиям о том, в чем вообще смысл военной промышленности при нынешней ситуации на фронтах.
Разумеется, Шпеер осознавал всю серьезность ситуации. 29 июля 1943 г., во время очередного заседания Zentrale Planung, Гамбург все еще горел и Шпеер не мог уклониться от суровых выводов:
Думать о приросте производства мы сможем лишь в том случае, если удастся прекратить вражеские воздушные налеты. Однако если налеты будут продолжаться в тех же масштабах, что и прежде, то они entrale Planung] через двенадцать недель будут автоматически избавлены от множества обсуждаемых сейчас вопросов <…> Единственный способ не допустить, чтобы все было разрушено – увеличить производство боевых самолетов, иначе они с тем же успехом могут застрелиться
[1909].
Некоторые члены германского руководства восприняли этот совет буквально. 18 августа 1943 г. совершил самоубийство Ганс Иешоннек, начальник штаба люфтваффе и человек, несший самую непосредственную ответственность за ведение Германией воздушной войны
[1910]. Эрхард Мильх, полностью утратив самообладание, заявил в присутствии гауляйтеров, министров и высокопоставленных должностных лиц: «Мы проиграли войну! Однозначно проиграли!». Гитлер был вынужден поручить Геббельсу сделать с ним то, что называлось инъекцией цемента
[1911]. В свою очередь, Шпеер отказывался поощрять какие-либо пораженческие настроения. Летний кризис 1943 г. дал ему возможность расширить полномочия своего министерства и мобилизовать еще больше ресурсов для военной экономики
[1912]. До этого момента ответственность за поставки сырья и право контроля над теми фирмами, которые не находились в ведении вермахта, принадлежали гражданскому Министерству экономики. Цель Шпеера заключалась в том, чтобы мобилизовать для военной экономики сотни тысяч дополнительных работников, тщательно «прочесав» гражданский сектор.
За день до налета на Гамбург Шпеер встретился с Гансом Керлем, к тому времени вставшим во главе гражданского Министерства экономики, чтобы обсудить с ним условия слияния. Керль был безжалостным нацистом. Однако в то же время он был хорошо информированным и независимо мыслящим человеком. Многие годы причастности к нацистской индустриальной политике сделали его одним из самых активных критиков шпееровской пропаганды. Керль видел рождение и смерть Четырехлетнего плана. Болтовню Шпеера об оружейных чудесах и его управленческий стиль «организованной импровизации» он считал пустой тратой времени
[1913]. Как человек, наиболее тесно связанный с техническими моментами нормирования сырья, Керль был слишком хорошо знаком с реальными проблемами, ограничивавшими военный потенциал Германии. Когда Шпеер высокомерно потребовал, чтобы Керль и все его ведомство перешли в подчинение к Рейхсминистерству вооружений,
