Но Дарре был не только крайне успешным политическим организатором. Помимо этого, он оказал глубокое влияние на Генриха Гиммлера и подчиненные ему СС. Гиммлер еще до 1930 г. познакомился с Дарре через Artamanen. И Гиммлер, и Дарре учились в сельскохозяйственном институте и разделяли неподдельный интерес к археологии и к таинственной древней истории германских племен
[502]. Именно с подачи Дарре С С начали превращаться из братства единомышленников в устойчивое и постоянно расширяющееся сообщество расово чистых семей – Sippengemeinschaft (родовое сообщество). Члены СС, желавшие вступить в брак, должны были получить разрешение от основанного Дарре SS-Sippenamt (родового управления). Впоследствии связи между СС и верхушкой аграрного крыла НСДАП только укреплялись. Дарре требовал от всех своих ведущих сотрудников по Министерству сельского хозяйства вступления в С С. В частности, Бакке впоследствии занимал высокую должность в СС и поддерживал тесные отношения с Гиммлером. Разумеется, дело не обходилось и без соперничества
[503]. В конце 1930-х гг. личные отношения между Дарре и Гиммлером сильно ухудшились. Однако гиммлеровские С С чрезвычайно тесно сотрудничали с Гербертом Бакке как и. о. министра сельского хозяйства. Эти связи между аграриями и СС важно иметь в виду, если мы хотим понять, каким образом двойная проблема поддержки германского крестьянства и снабжения страны продовольствием со временем породила некоторые из наиболее радикальных и чудовищных программ Третьего рейха.
В глазах Вальтера Дарре и большинства ультранационалистов на кону стояло не просто экономическое здоровье сельского хозяйства, а все будущее германской расы. Созданный Дарре экстремистский вариант крестьянской идеологии восходил к выборочному прочтению идей археологии, лингвистики и социобиологии, по их состоянию на начало века. По мнению Дарре, исторический характер германских племен определялся тем, что они состояли из крестьян, связанных с землей. Величайшим врагом германского крестьянства издавна были лишенные корней кочевые элементы, а самыми опасными из них являлись евреи. Современную разновидность кочевников представляло собой не имеющее корней население городов. Кризис, поразивший германское крестьянство в начале XX в., стал результатом пагубного еврейского влияния и целенаправленной агрессии. Процесс отрыва от почвы начался в Европе в XVI в. В течение следующих столетий он набрал темп, приняв особенно яркие политические формы после французской революции. Либералы XIX века во имя свободы разорвали основополагающую связь между немецким народом и землей. Миллионы крестьян лишились корней, а сама земля превратилась в товар, подлежащий свободной покупке и продаже. Именно эта капиталистическая экспроприация запустила катастрофический процесс миграции и деградации, опустошивший германскую деревню. Начиная с момента объединения страны в 1871 г. каждая общенациональная перепись фиксировала дальнейшее сокращение доли населения, занятого в сельском хозяйстве. С точки зрения Дарре пагубные последствия этих процессов наиболее ярко проявлялись в уровне рождаемости. Начиная с 1870-х гг., когда коэффициент рождаемости и в городе, и на селе составлял 40 на 1000, он начал резко снижаться в немецких городах. К 1920-м гг. он составлял уже не более 17 на 1000 человек. А после войны эта катастрофическая тенденция затронула и деревню. К 1930 г. уровень рождаемости в сельской местности снизился уже до 20 на тысячу. Для Дарре это подтверждало основные постулаты его теории. Германская раса, своим рождением обязанная неразрывной связи с землей, оказалась просто не способна на существование в обществе, находящемся под властью городской культуры, насаждаемой еврейскими агентами коммерции и свободной торговли. Германская раса, запертая в городах, была обречена на вымирание.
Из-за ссылок на археологию и антропологию, которые Дарре любил давать в своих рассуждениях, те неизбежно представляются нам проявлениями причудливого атавизма. Но вместо того чтобы считать Дарре идеологом-ретроградом, было бы поучительнее относиться к нему как к аграрному фундаменталисту, крайне критически относившемуся к настоящему, но мечтавшему не о полном отступлении к условиям отсталости, существовавшим до 1800 г., а о возрождении, о ренессансе
[504]. Мыслители-народники межвоенного периода сознательно отмежевывались как от романтизма XIX в. с одной стороны, так и от фаталистического пессимизма, ставшего популярным благодаря бестселлеру Шпенглера «Закат Европы», – с другой. При попытке прочесть книги Дарре невозможно избежать впечатления, что их автор был убежден в полном соответствии между принципами Blut und Boden («крови и почвы») и последними результатами исторических, антропологических и биологических исследований. Расизм Дарре, по крайней мере в своей «методологии», основывался не на слепых предрассудках, а якобы на систематическом изучении вечных, надысторических свойств конкретных рас и культур
[505]. Особенно непрактичный, архаический оттенок идеям Дарре придает его неспособность более четко объяснить, каким образом «вечные качества германской расы», определяемые их археологическими и биологическими корнями, были связаны с историческим процессом модернизации, оказывавшим такое преобразующее влияние на германское общество с начала XIX в. Именно это неумение дать убедительное историческое описание модернизации и создает впечатление, что Дарре надеялся осуществить полномасштабное возвращение в прошлое. Но по сути этот характерный провал в его мышлении не имел практически никаких последствий в плане практической политики. Внеисторические или надысторические идеи Дарре представляли собой лишь одно из течений нацистского аграризма. Эстафету у Дарре принял его ближайший подручный, опытный агроном и статс-секретарь в Министерстве сельского хозяйства Герберт Бакке (1896–1947).
Бакке имеет репутацию «энергичного», «аполитичного» технократа наподобие Альберта Шпеера
[506]. В этом качестве он играет роль антипода Вальтера Дарре, оттеняющего его черты. На самом же деле Бакке был не меньшим идеологом нацизма, чем Дарре или даже сам Генрих Гиммлер
[507]. «Натиск на восток» (Drang nach Osten) был частью биографии Бакке, родившегося в грузинском городе Батуми в семье немецкого предпринимателя и его жены, происходившей из вюртембергской крестьянской семьи, переселившейся в Россию в начале XIX в. Его семья пострадала от революции 1905 г., а в 1914 г. Бакке был интернирован на Урале. Глубоко разочарованный, он в 1918 г. добрался до Германии, где пытался завершить образование и помогать родным, оказавшимся в крайне тяжелых обстоятельствах. В 1922 г. Бакке вступил в Нацистскую партию, получив членский билет № 22766, и даже в эти ранние годы обращал на себя внимание своей зацикленностью на расовом вопросе. После бездействия в 1920-х гг. Бакке в 1931 г. возобновил активную работу в партии и в 1932 г. при содействии Дарре был избран в Прусский парламент. Как мы увидим ниже, в 1940-е гг. Бакке сотрудничал с Гиммлером при осуществлении геноцида в грандиозных масштабах. Различие между Дарре и Бакке заключалось не в разной степени их приверженности идеологии, а в том, как они представляли себе историческую миссию национал-социализма. Бакке с его традиционными представлениями об истории как последовательности этапов служил связующим звеном между «вечными истинами» Дарре и исторической реальностью начала XX в.
[508] Вслед за Гитлером Бакке полагал, что национал-социализму предначертано преодолеть противоречия, свойственные капитализму XIX в., и обеспечить соответствие между германским народом и той экономикой, которая дает ему средства к существованию. В глазах Бакке модернизация германской экономики и германского общества в XIX в. при всех ее отрицательных моментах являлась неизбежной и необходимой преамбулой к возможностям, открывшимся в XX в. Как выразился Гитлер в феврале 1933 г., новый Рейх будет построен не только на вечном фундаменте народного бытия. Помимо этого, он должен воспользоваться всеми «достижениями и традициями, приобретенными в ходе новейшей истории»
[509].
