ИЗС сталкивалось с жалобами не только на дефицит продовольствия. Тайная полиция, внимательно отслеживавшая настроения среди крестьянства, тоже обнаружила много признаков недовольства. Крестьяне неустанно сетовали на низкие цены и административное вмешательство
[556]. Фермеры, несомненно, были ограничены в своих действиях сильнее, чем когда-либо прежде в мирное время. За первые два года правления нацистов власти приняли 250 новых положений, касавшихся сельского хозяйства: по одному за каждые три дня
[557]. Возможно, самым обременительным ограничением из введенных ИЗС было то, которое требовало от фермеров сдавать определенное количество молока на молочные фермы, получившие лицензию от ИЗС. Это было очень серьезное требование, поскольку ежедневные поставки молока и масла в город служили наиболее важным источником оборотных средств для большинства крестьянских ферм. Молочные фермы ИЗС, конечно, расплачивались с поставщиками наличностью, но отныне фермерам приходилось сбывать молоко по ценам, установленным в централизованном порядке, и соблюдать диктуемое им расписание поставок. Для ферм, расположенных поблизости от городских рынков, это был суровый удар. По некоторым оценкам, в окрестностях Гамельна ежегодные убытки фермеров достигали 2000 рейхсмарок на ферму. Тех, кто не подчинялся требованиям ИЗС, облагали высокими штрафами. В сентябре 1935 г., когда сотни фермеров в районе Везермюнде начали доставлять подозрительно маленькое количество молока на местную молочную ферму, гестапо сообщило, что это равнозначно «молочной забастовке». В то же время на КПП, выставленных по дороге к Бремену, были задержаны шесть фермеров, пытавшихся провезти 88 фунтов масла для нелегальной продажи в городе
[558].
Подобные примеры, безусловно, весьма выразительны. Но недовольство крестьян в большинстве случаев не позволяет получить верного представления об экономической поддержке сельского хозяйства. Германские крестьяне обладали хорошей памятью и обостренным осознанием своих прав. Мысленно они возвращались к золотым дням в начале XX в., когда с конкуренцией североамериканских товаров удавалось справиться с помощью скромных пошлин и минимального вмешательства со стороны государства. Но эти дни остались в далеком прошлом. Если не забывать о катастрофической ситуации, сложившейся в 1930-х гг. в мировом сельском хозяйстве, нам станет ясно, что немецкие фермеры по сути работали в условиях беспрецедентной защищенности, и едва ли стоит удивляться тому, что за это приходилось платить. В ответ на устранение зарубежных конкурентов с отечественных рынков мелкое крестьянство было вынуждено смириться со всеобъемлющим надзором и контролем. Сельское хозяйство в Германии, как и вообще в Европе, начиная с 1930-х гг. все меньше и меньше походило на отрасль рыночной экономики и все больше – на странный гибрид частной собственности и государственного планирования. На истинное положение вещей указывает сравнение тех цен, которые платили немецким фермерам, и тех, за которые они бы сбывали свою продукцию, если бы не были никак ограждены от иностранной конкуренции. В этом отношении факты абсолютно недвусмысленны. Хотя производители зерна явно были защищены лучше, чем производители молочной продукции, те цены, за которые немецкие фермеры сбывали все виды своей продукции при национал-социализме, как минимум вдвое превосходили цены на мировых рынках. Разумеется, согласно «Новому плану» Шахта германская промышленность тоже существовала в условиях всеобъемлющего протекционизма. Поэтому действительно многозначительным событием после 1933 г. стал резкий рост сельскохозяйственных цен по сравнению с промышленными ценами. Во время Депрессии сельскохозяйственные цены снизились сильнее промышленных. После 1933 г. «ножницы» между промышленными и сельскохозяйственными ценами резко захлопнулись. Сельскохозяйственные цены росли быстрее промышленных, и, опять же, это не соответствовало тенденциям на глобальных рынках, где сельское хозяйство продолжало отставать.
Вечером 30 января 1933 г. Гитлер обещал за четыре года восстановить экономическое благосостояние германского крестьянства— и ИЗС постаралось претворить это обещание в жизнь. Согласно цифрам, вычисленным наиболее авторитетной немецкой службой экономических исследований, общий доход ферм, более 60 % которого приходилось на продукцию животноводства, вырос в 1933–1934 гг. почти на 14 %, и в 1934–1935 гг. еще на 11,5 %. Вместе с тем существенно сократилось лежавшее на сельском хозяйстве бремя налогов и выплат по кредитам
[559]. С учетом общего снижения цен мы получим, что рост денежных доходов у фермеров более чем возмещал их сокращение в годы депрессии. Ситуация могла бы быть еще лучше, если бы не плохая погода и неурожай 1934 года.
РИС. 8. Промышленные и сельскохозяйственные цены в Германии и в мире, 1929–1938 гг.
Не сумев удовлетворить ни один из основных слоев населения в Третьем рейхе, ИЗС пало жертвой собственных усилий взять под контроль все аспекты производства продовольствия. Создание ИЗС, несомненно, обеспечило нацистскому режиму беспрецедентную степень влияния на жизненно важный сектор экономики. Но вместе с тем это привело к политизации огромного пласта повседневной жизни. Организационное влияние ИЗС распространялось на каждый дом в деревне. Для крестьян не существовало буквально ничего, за что нельзя было более или менее обоснованно возложить вину на ИЗС с его навязчивыми правилами (кроме погоды). Также и потребители обнаружили, что такие повседневные задачи, как покупка продуктов и даже приготовление пищи для семьи, стали объектом политического вмешательства и пропаганды
[560]. Однако в конечном счете сложности, с которыми сталкивалось ИЗС, нельзя было приписать идеологическим прихотям Дарре или вопиющей некомпетентности его организации. Проблемы, встававшие перед ИЗС, являлись следствием стремления Германии к скорейшему восстановлению экономики и крупномасштабной программы индустриальной реструктуризации, проводившейся в условиях крайне неблагоприятного платежного баланса. Начиная с 1934 г. рост цен и заработков в промышленности сдерживался в попытке не допустить того, чтобы индустриальный бум вылился в инфляцию и дальнейшее снижение конкурентоспособности Германии. Это, в свою очередь, означало, что сельскохозяйственные цены нельзя было существенно повысить, не причинив ущерба уровню жизни в городах. В то же время нехватка иностранной валюты резко замедлила прогресс в сфере производства белков и жиров, снизив количество и качество кормов для скота. Все это делало особенно болезненным разрыв между потребительскими чаяниями городского населения Германии и производственными возможностями сельского хозяйства страны. И этот разрыв пытались закрыть Дарре и Имперское земельное сословие.
