Сложно переоценить то значение, которое имело это изменение стратегической позиции на протяжении нескольких месяцев после аншлюса. Оно не должно было удивить никого из трезво мыслящих наблюдателей
[721]. С момента заключения Лондонского морского договора в 1935 г. Германия ни на шаг не приблизилась к соглашению с Великобританией. События 1936 г. лишь дополнительно привлекли внимание общественности к глубокой пропасти между «демократиями» и агрессивными «диктатурами». Бек, начальник штаба армии, не позже 1937 г. принял британскую враждебность в качестве аксиомы для военного планирования. Начиная с апреля 1938 г. на ту же аксиому в своих расчетах опирались люфтваффе и флот. Но для Гитлера такой поворот явно стал страшным разочарованием. В той мере, в какой его стратегические идеи, впервые изложенные в Mein Ramp/, заключали в себе рациональное зерно, оно сводилось к постулату о том, что Германия будет не в состоянии вести завоевательную войну на восточном фронте, если одновременно ей придется сражаться против западной коалиции. Враждебность Франции тоже принималась как данность. Но Франция сама по себе не считалась непреодолимым препятствием. Решающую роль играла Великобритания. Восточная экспансия Германии могла состояться лишь как минимум при потворстве британцев. Если бы Германии пришлось приводить к подчинению и Францию, и Великобританию, то по всем разумным прикидкам перспектива завоевательной кампании на востоке отодвигалась в отдаленное будущее. Оглушительная победа вермахта в 1940 г. мешает нам верно оценить этот момент. В 1938 г. никто – ни немцы, ни их противники – еще не мог предвидеть блицкриг в Западной Европе. В глазах здравомыслящих немцев, занятых стратегическим планированием, Французская и Британская империя с их друзьями в Восточной Европе и поддержкой из-за Атлантики выглядели поистине грозными врагами. В конце концов, именно эта коалиция одержала победу над Германией в 1918 г. Как мы видели, армия, создание которой планировалось в 1936 г., имела огромные размеры, но этого было недостаточно для того, чтобы обеспечить немцам убедительное превосходство в наступательном вооружении, особенно в танках. Немецкие генералы не недооценивали французов и прекрасно осознавали жестокий удар, который был нанесен их собственной программе военного строительства в 1937 г. Более того, какой бы крупной ни была армия, ее никогда бы не хватило для того, чтобы победить Британскую империю на море. Флоты Британии и Франции, патрулирующие Атлантику и Средиземное море, обеспечивали им доступ к сырью со всего мира. Германия могла на что-то надеяться в открытом столкновении с британским Королевским флотом лишь в том случае, если бы она объединила свои жалкие военно-морские силы с итальянскими и японскими
[722]. В том, что касалось воздушной гонки, люфтваффе Геринга определенно лидировали. Но не было никаких причин сомневаться в том, что британская и французская авиационная промышленность в потенциале способна догнать и перегнать германскую. Впрочем, конфронтация с западными державами в первую очередь вынуждала нацистский режим считаться с гигантской экономической мощью Соединенных Штатов. Даже без сложных статистических расчетов было понятно: если бы Америка, даже не вступая в войну, поддержала Великобританию и Францию, то это бы не оставило Германии почти никаких шансов на победу.
II
Весной 1938 г. гонка вооружений, развязанная в результате агрессивной политики Германии, Италии и Японии, приобрела такие масштабы, что угрожала полностью покончить с гитлеровским экономическим чудом. К моменту майского кризиса 1938 г. к серьезному перевооружению приступили уже и Франция, и Великобритания, и США
[723]. Эти державы уже обладали колоссальным преимуществом в военно-морской сфере. Те, кто имел доступ к секретному военному бюджету Германии, знали, что по наиболее надежным данным расходы Королевского флота с 1933 г. превышали расходы кригсмарине на 30 %. И этот разрыв не сокращался: наоборот, уже имевшееся у Великобритании подавляющее преимущество в боевых кораблях лишь увеличилось за первые восемь лет пребывания Гитлера у власти
[724]. А отставание Германии стало еще более заметным 17 мая 1938 г., когда за несколько дней до «воскресного кризиса» президент Рузвельт подписал Закон об увеличении военно-морских сил. Эта программа стоимостью в 1,15 млрд долларов представляла собой крупнейший военный заказ мирного времени в американской истории, гарантировавший, что США потратят больше денег, чем кто-либо из их соперников, в мировой военно-морской гонке вооружений
[725]. Еще большее беспокойство у немецкого руководства вызывало явное намерение Великобритании сравняться с Германией в авиации. В конце апреля 1938 г. Лондон, проигнорировав финансовые опасения Казначейства и принцип, согласно которому британская промышленность имела право работать «в обычном деловом режиме», принял новую амбициозную военно-воздушную программу («План L»), предусматривавшую строительство 12 тыс. современных боевых самолетов в течение следующих двух лет
[726]. Между тем во Франции было принято решение ускорить строительство новых кораблей для флота, усилить армию и произвести полное переоснащение военно-воздушных сил в соответствии с так называемым Планом V
[727]. В мае 1938 г. новое правое правительство Эдуара Даладье высказалось за удвоение военного бюджета.
Если Германия желала преодолеть свое громадное отставание в военно-морской области, превратить люфтваффе в подлинно эффективное стратегическое оружие и одновременно завершить наращивание сухопутных сил, требовались огромные расходы. Мы уже видели, какие препятствия помешали Третьему рейху выполнить программу увеличения вооруженных сил, принятую в 1936 г. Тем не менее через несколько дней после майского кризиса 1938 г. Гитлер отдал соответствующий приказ
[728]. Отныне Германия шла к войне. Все соображения, касающиеся гражданской экономики, приносились в жертву этой цели. Полноценную армию военного времени следовало создать уже к апрелю 1939 г., а вовсе не к апрелю 1940 г., как предусматривал первоначальный план. Более того, армии было приказано накопить боеприпасы, запаса которых хватило бы по крайней мере для трех месяцев боевых действий. Кроме того, прямым следствием угрозы, исходящей из Парижа и Лондона, стал приказ Гитлера об ускорении строительства его собственной «линии Мажино» – Западного вала. Его задача состояла в том, чтобы прикрыть западные рубежи страны, пока основная часть германской армии будет расправляться с чехами. И, как мы уже видели, стоимость укреплений по крайней мере вдвое превышала сумму, выделенную на бронетанковые силы. В течение недели с 25 по 31 мая 1938 г. германская армия утроила свою заявку на сталь – с 400 тыс. дополнительных тонн до 1,2 млн тонн с лишним
[729]. И это было только начало. Сразу же после майского кризиса планы люфтваффе тоже претерпели резкий рывок: Геринг разместил заказ на постройку целого флота не менее чем в 7 тыс. двухмоторных бомбардировщиков Ju-88
[730]. Тем самым он задействовал более половины рабочей силы люфтваффе в производстве бомбардировщиков среднего радиуса действия, которые можно было использовать лишь при наступательных операциях против Франции и Великобритании. Говоря более конкретно, Геринг сделал ставку на генерального директора Junkers Генриха Коппенберга и его грандиозные мечты о массовом производстве в стиле Форда. Все фирмы, на тот момент участвовавшие в производстве этого бомбардировщика, предполагалось реорганизовать и подчинить головному офису Junkers в Дессау. Каждому заводу предстояло заняться производством какой-либо одной из главных частей самолета: двигателями, фюзеляжем, крыльями, или осуществлять окончательную сборку. Благодаря «американской» экономии за счет роста производства Германия предполагала обеспечить себе преимущество перед европейскими противниками. Коппенберг обещал менее чем через два года давать вооруженным силам по 250 передовых бомбардировщиков в месяц. Военно-морские планы были не такими грандиозными, но и их настигла эпидемия эскалации
[731].
