В 1960–1970‐х годах в обыденной жизни советских людей появились электробигуди, электробритвы, электрогриль, электрокофемолка, электрокофейник, электромиксер, электромороженица, электромясорубка, электроодеяло, электросамовар, электросковорода, электросоковыжималка, электрофритюрница, электрошашлычница
989. Именно тогда возникла традиция дарить всякие далеко не всегда нужные и не очень практичные электроприборы на различные торжества. Собираясь праздновать свадьбу в 1973 году, мы с моим будущим мужем строго-настрого наказали гостям не дарить нам кофеварок, так как предпочитали изготавливать кофе в джезве. Но отечественную кофемолку нам все же подарили. Прибор был совершенно бессмысленным – на один помол следовало закладывать не менее 250 г кофейных зерен. Эффект свежемолотого кофе явно пропадал. Меньшую же порцию агрегат просто распылял по стенкам. Часто электроподарки вообще было трудно использовать в обыденной практике. Мой школьный друг Сергей Иванов, не зная, что подарить на свадьбу своим одногруппникам, купил в 1972 году фен. Он представлял собой довольно объемный вентилятор со шлангом и колпаком, который надо было надевать на голову. Так сушили волосы. Рассмотрев подробнее покупку, мой приятель приуныл и попросил меня написать какие-нибудь стишки, оправдывающие его странный дар. Отказать я, конечно, не смогла, и вот что вышло:
Локоны-кудряшки
У твоей милашки.
Сам ты парень хоть куда:
Просто чудо-борода.
Если эту бородю
Накрутить на бигудю,
То от зависти кудряшки
Разовьются у милашки.
Только этот агрегат
В дом внесет покой и лад.
Будьте, Ирочка и Сашка,
Кучерявы, как барашки.
И все же новые вещи, и в первую очередь электроприборы, появившиеся в быту горожанина впервые в годы оттепели, ознаменовали необратимые процессы, которые изменили самую сущность досуга – не только по объему, но и по структуре и содержанию.
Юнгштурмовка
Вестиментарные знаки гендерного равноправия
В справочных изданиях по истории советской повседневности слово «юнгштурмовка» присутствует
990 и трактуется примерно одинаково – как некая форма военного образца, появившаяся в СССР на рубеже 1920–1930‐х годов. Леонид Беловинский, кроме того, считает, что «мода на ношение юнгштурма связана с интенсивной пропагандой подготовки к грядущей войне с фашизмом»
991, не подтверждая, впрочем, это мнение никакими документами. Тем не менее отказать ему во вневременной правильности суждения нельзя: ведь, как писал в «Комсомольской правде» летом 1928 года видный деятель ВЛКСМ Александр Косарев, «комсомольская форма способствует военизации комсомола»
992. С лета 1928 года на улицах советских городов стали мелькать юноши и девушки в полувоенной одежде. Ее базовым элементом была подпоясанная широким ремнем, иногда с портупеей, гимнастерка цвета темного хаки с отложным широким воротником и двумя карманами на груди. Так выглядела новая революционная мода – искусственно созданная в мирных условиях полугражданская униформа. Параллельно в контексте так называемого «спецеедства» в традиционном форменном гардеробе так называемых «буржуазных специалистов» начали подозревать враждебность к советскому строю. Негативное отношение к людям интеллектуального труда описано в воспоминаниях Даниила Гранина. По его наблюдениям, на рубеже 1920–1930‐х годов инженер выделялся в уличной толпе фуражкой со значками профессии – «молотком с разводным ключом». Этот головной убор многим напоминал «что-то офицерское, и это не нравилось, так что фуражки скоро исчезли»
993. Форма инженеров – фуражка и шинели с зелеными кантами и двумя рядами блестящих пуговиц – превратилась в символ беспартийного, никому не нужного «спеца». Весной 1928 года почти одновременно с введением «юнгштурмовок» на очередном съезде секции инженеров при ВЦСПС форма и профессиональный знак были запрещены. А людей, не спешивших ликвидировать удобную одежду, в советской прессе окрестили «инженерами-формоносцами», а нередко «формоносцами-вредителями»
994.
Идею формы для комсомольцев в СССР заимствовали у молодежной немецкой организации «Юный Спартак». На юнгштурмовку возлагались большие социально-экономические надежды. Она должна была решить проблему гардероба части молодых людей. ЦК ВЛКСМ считал, что одежда юнгштурма «не марка, прочна, дешева <…> удобна – не стесняет движений, проста – не криклива, изящна <…> дисциплинирует комсомольцев», позволяет «воспитать <…> примерность поведения у станка, на улице, дома»
995. Введение единой комсомольской формы выглядело как полное отрицание внешних образов бытовой культуры нэпа.
В студенческой среде, по воспоминаниям историка-востоковеда Игоря Дьяконова, в одинаковых одеждах цвета хаки с ремнем через плечо ходили все комсомольские активисты, маркируя тем самым свою социальную позицию
996. О камуфляжных функциях комсомольской униформы писал ныне забытый литератор Василий Трушков. В его повести «Борьба за вуз» (1929–1930) отец главной героини, бывший управляющий графским имением, презрительно называл юношей и девушек в юнгштурмовках «саранчой». Одновременно своей дочери он настоятельно советовал тоже приобщиться к новой моде: «Эх ты, глупышка моя! Цвет хаки – защитный цвет. Он спас тысячи от смертей! Поняла? <…> Поступить в вуз, голубушка, та же война!»
997 Чтобы стать своей в пролетарской среде, одевается в юнгштурмовку «защитного цвета, с кожаным ремнем и портупеей» героиня романа Викентия Вересаева «Сестры», бывшая студентка Лелька, пришедшая работать на завод резиновых изделий «Красный Витязь» (в реальности московский завод «Красный богатырь»)
998. Однако уже в начале 1930‐х годов настойчиво заговорили о том, что юнгштурмовка пригодна лишь для коллективных выступлений, для военной учебы и т. д. Авторы сборника статей «Изофронт. Классовая борьба на фронте пространственных искусств» утверждали, что в условиях отдыха и труда, не требующих спецодежды, такой наряд «нельзя считать видом нового костюма, ибо в нем не соблюдены требования гигиены в отношении правильного подбора ткани и покроя». Ношение же портупеи в обыденной жизни уже считалось бессмысленным и вредным явлением
999.
