«Вещизм» в начале 1970‐х годов бичевали и советские кинематографисты. В кинофильмах Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» (1966) и «Гараж» (1979), Владимира Фетина «Сладкая женщина» (1976), Бориса Григорьева «Кузнечик» (1978), Владимира Бортко «Блондинка за углом» (1984) приобретательство было главным объектом критики, независимо от того, что стремились заполучить осуждаемые персонажи: дефицитные автомобили или квартиру, билеты на модные культурные мероприятия или гаражи. Но постепенно бичевание потребительства смягчилось. Многие предметы быта, а главное, одежды – объекты вожделения советских людей на рубеже 1970–1980‐х, стали фигурировать в кинокартинах, не преследовавших цель развенчать идеологию и практики «вещизма». Из рязановского фильма «Служебный роман» (1977) советский зритель получил четкую информацию о батниках и блейзерах, остромодных во второй половине 1970‐х – начале 1980‐х годов. Батниками называли стилизованные под мужские рубашки женские блузки. В Европе в конце 1960‐х годов такую моду ввел Жан Кашарель. В СССР батники были дефицитом. Эту деталь Рязанов и Эмиль Брагинский удачно вставили в пьесу «Сослуживцы», написанную в начале 1970‐х годов, а затем переделанную в сценарий фильма «Служебный роман» (1977). Секретарша Вера (актриса Лия Ахеджакова) в порыве симпатии готова уступить директору Людмиле Прокофьевне Калугиной (актриса Алиса Фрейндлих) с трудом раздобытый батник. Тот же фильм сделал знаковым и термин «блейзер» (в фильме – «блайзер») – изначально форму членов мужских аристократических клубов в Англии. Отсюда прямое толкование слова – клубный пиджак. Первые блайзеры в СССР были темно-синими, двубортными и, конечно, импортными. В середине 1970‐х годов к этой одежде приобщились и женщины. Они стали надевать пиджаки мужского покроя с юбками и брюками и, главное, с остродефицитными джинсами. В фильме секретарша Вера, посвящая свою начальницу в тайны моды, советует ей приобрести «блайзер – клубный пиджак», который можно надевать, в частности, в Дом культуры
1057. В обычных магазинах такой модной одежды не было. Помню, по совету подруги я купила себе в начале 1980‐х годов подростковый пиджак. Эту практику выживания в пику французской моде на «одежду со старшего брата» я про себя назвала стильной штучкой «с плеча подрастающего сына». Кинолента режиссера Геральда Бежанова «Самая обаятельная и привлекательная» (1985) проинформировала советских людей о высоком престиже вещей от Пьера Кардена: «У нас в Союзе две-три единицы таких. И то у жен дипломатов неприсоединившихся стран»
1058. В фильмах «Осенний марафон» (1979) Георгия Данелии и «Где находится нофелет?» (1987) Бежанова фигурируют мужские куртки из натурального хлопка как остромодная одежда. В общем, кино становилось невольным пропагандистом «вещизма». Эта ситуация отражала двойственность позиции руководства страны в отношении снабжения граждан товарами. С одной стороны, коммунистическая партия, отказавшись от утопических идей построения коммунизма в кратчайшие сроки, в 1971 году выдвинула цель «обеспечить значительный подъем материального и культурного уровня народа»
1059. Слоган «более полное удовлетворение растущих потребностей населения»
1060, несмотря на явную стилистическую корявость, стал выражением новой советской национальной идеи, основы для сплочения народа. Любопытна сама по себе замена высшего духовного смысла на концепцию всеобщего благосостояния. С другой стороны, власть явно опасалась последствий подобной подмены, не собираясь посягать на парадигмы экономического, политического и социального развития страны. На XXV съезде КПСС (1976) в докладе Брежнева было отмечено: «Мы добились немалого в улучшении благосостояния советского народа. Мы будем и дальше последовательно решать эту задачу. Необходимо, однако, чтобы рост материальных возможностей постоянно сопровождался повышением идейно-нравственного и культурного уровня людей. Иначе мы можем получить рецидивы мелкобуржуазной психологии»
1061. Речь, по сути, шла о пресловутом «вещизме». Это понятие не фигурировало в официальной партийной лексике, но советская идеологическая машина косвенно нацеливала деятелей культуры на осуждение нового вида мещанства. Критика «вещизма» представляла собой продуманный идеологический ход, с помощью которого возможно было по-прежнему тормозить создание в СССР системы потребительской культуры по западным образцам.
Однако в СССР развивались процессы, опережающие властные инициативы, а чаще им противоречащие. В начале 1980‐х советские социологи провели масштабное исследование, чтобы установить основные характеристики и тенденции развития советского образа жизни. Удалось выявить прямую связь между тем, как респонденты оценивали свой социальный статус, и обеспеченностью автомобилями и такими престижными вещами, как цветной телевизор, магнитофон, фотоаппаратура
1062. Социологи пришли к выводу, что «характерной чертой образа жизни советских людей является высокий уровень материальных потребностей»
1063. В условиях развитого социализма формировался любопытный тип «потребителя советского», личности вполне динамичной, способной разобраться в качестве товаров и услуг, а вовсе не инертной жертвы тотального «дефицита». Это особенно ощущалось в молодежной среде, представители которой искусство покупать осваивали как жизненную стратегию. Потребление (консюмеризм) как характеристика поведения личности или группы лиц значительно шире, чем просто экономическая активность. Реализация своих потребностей в вещах в какой-то мере позволяет осуществить мечты и даже дать некое утешение. Приобретая, человек входит в ситуацию общения и одновременно противостояния, формирует свой внешний образ и в значительной степени свою идентичность
1064. Михаил Герман подметил в своих воспоминаниях, что «стремление к вещам было одним из немногих средств забвения, видом национального спорта»
1065. А я бы осмелилась расценить это «занятие» как проявление социальной активности, что важно для формирования культуры потребления. В годы перестройки властные структуры явно умерили свой пыл по наклеиванию ярлыков аномальности на формы бытового поведения людей. И произошло это прежде всего потому, что серьезным сомнениям подверглись идеологические представления о постулатах морали.
«Новый поворот, что он нам несет?»
Бытовизация / антропологизация исторического процесса – инструмент исследования прошлого
Тематические сборники статей одного автора, как правило, не предусматривают какого-либо заключения. Однако в моем случае оно обязательно. Ведь сверхзадача книги «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917–1991» – выявление сущности советского общества с точки зрения общецивилизационного процесса модернизации. В названии своего нового текста я намеренно отказалась от понятий «повседневность» и «повседневная жизнь»
1066 и заменила их термином «быт»
1067. Он представляет собой некий синтез элементов материальной и духовной культуры. В 1971 году блестящий писатель Юрий Трифонов писал в статье «Выбирать, решать, жертвовать»:
