Галоши
Научно-технический прогресс и внешний облик горожанина
Галоши, или калоши, и как лексический факт, и как реальный предмет появились в российском культурно-бытовом пространстве задолго до событий 1917 года. Но исчез этот вид резиновой обуви, долго время представлявший собой обязательный атрибут городского пространства, в советское время. В первой половине XIX века горожане пользовались кожаными чехлами на деревянной подошве. О них еще в 1839 году писал Владимир Сологуб в повести «История двух калош»: «Я так много в жизни своей ходил пешком, я столько в жизни своей переносил калош, что невольно вселилась в душе моей какая-то особенная нежность ко всем калошам. Не говоря уже о неоспоримой их пользе, как не быть тронутым их скромностью, как не пожалеть о горькой их участи? Бедные калоши! Люди, которые исключительно им обязаны тем, что они находятся на приличной ноге в большом свете, прячут их со стыдом и неблагодарностью в уголках передней; а там они, бедные, лежат забрызганные, затоптанные, в обществе лакеев, без всякого уважения»
162. О первых резиновых «мокроступах», как изначально называли галоши в России, стало известно в 1840‐х годах. Появление новой «обуви для обуви» во многом было результатом промышленной революции, а конкретнее, бурного развития так называемой химической промышленности и технологий производства резины из натурального каучука. В России выпуск резиновых галош начался во второй половине XIX столетия. Особую известность имели изделия питерского завода «Треугольник» и московского «Богатыря». Оба предприятия после событий 1917 года прибавили к своим исконным именам прилагательное «красный».
Резиновая обувь – вещь в общем-то сугубо утилитарная – в начале ХХ века была и своеобразным маркером социального благополучия. Именно этот смысл заложен в реплике доктора Борменталя – героя булгаковского «Собачьего сердца» – об отсутствии у пролетариев галош, которые в деревне и вообще считались роскошью. Ветераны завода «Красный треугольник» вспоминали, что, приезжая в гости к сельской родне, они старались и в дождь, и в солнечную погоду гулять в новеньких блестящих галошах. Обувь, которую рабочие получали бесплатно в заводской лавке, вызывала повышенный интерес крестьян
163. Для социально благополучных горожан накануне событий 1917 года обувь из резины – атрибут бытовой культуры, предмет с выраженным защитно-гигиеническим назначением. «Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду», – говорит представителям домкома профессор Преображенский, наставительно разъясняя вредность этой привычки и для индивидуального здоровья, и для общественной гигиены. И хотя события повести «Собачье сердце» разворачиваются в советской Москве 1920‐х годов, в репликах героя явно закодированы сложившиеся у обеспеченных слоев городского населения до прихода к власти большевиков привычные бытовые практики. В их ряду были поведенческие навыки, связанные с использованием резиновой обуви: ее обязательно снимали при входе в дома и учреждения. Для хранения галош существовали специальные «галошные» стойки. На рубеже XIX–XX веков горожанин предъявлял и определенные требования к внешнему виду «мокроступов». Они должны были не только оберегать от влаги ноги своих владельцев, но и не уродовать их внешность. В стихотворении Игоря Северянина «Каретка куртизанки» (1911) есть строчки о необходимости «окалошить» изящные ножки, чтобы они не промокли. Сложно себе представить, что героиня стихотворения, приказывающая гарсону сымпровизировать «блестящий файв-о-клок» и пьющая «крем-де-мандарин», надела бы на ноги нечто некомфортное и некрасивое.
Производители российской резиновой обуви всячески старались привлечь внимание потенциального потребителя своих товаров. Петербургский «Треугольник» в конце XIX – начале XX века стал выпускать утепленные галоши, а также модели с утолщенным задником, которые легко снимались без помощи рук. Все изделия были не только блестящими благодаря лакировке, но и легкими, так как производились с помощью техники ручной склейки. На предприятиях предреволюционной России каждую галошу от начала до конца изготавливал один человек, занимаясь не только клейкой, но и заготовкой деталей, и их намазкой. Делали это только женщины, более приспособленные к кропотливой операции, требующей особой аккуратности. Но именно они больше всего страдали от вредности резинового производства. Около каждого рабочего места стояла банка с клеем на основе бензина, в большой концентрации вредного для здоровья. Демократическая газета «Путь правды» в начале 1914 года разместила заметку о ситуации на «Треугольнике». Там попытались использовать якобы усовершенствованный бензиновый клей. Результат оказался ужасающим: «Женщины падали между столами, разбиваясь о железные рамки и чугунные колодки. Раздавались нечеловеческие, дикие, душу раздирающие крики и стоны. Куда ни посмотришь, везде… корчатся в судорогах, с искаженными посинелыми лицами…»
164 Галошниц «Треугольника» в Петербурге называли «трясучками» – сказывалась необходимость при работе «на себя» действовать очень быстро, нерасторопность каралась материально. Но в значительной мере нервная дрожь была последствием токсического воздействия бензина. Тем не менее производство «обуви для обуви» успешно развивалось. В 1913 году в резиновой промышленности России трудились почти 23 000 рабочих. Они производили шин и прочих изделий на 39,8 млн рублей, а галош – на 81,7 млн рублей!
165
После событий 1917 года галоши на некоторое время превратились в супердефицитный вид обуви – предприятия резиновой промышленности практически остановили производство. Отсутствовал главный компонент клея – бензин. На заводе «Богатырь» в Москве его попытались заменить керосином. Эту хитрость переняли и рабочие «Треугольника». В результате на предприятии в неделю стали делать по 300–500 пар резиновой обуви. Но качество изделий от таких новшеств страдало. Возрождение производства началось в годы нэпа. В феврале 1922‐го был создан государственный трест резиновой промышленности. Он объединил четыре завода: «Красный треугольник» в Ленинграде и московские предприятия «Красный богатырь», «Каучук», «Проводник». Первые советские галоши активно рекламировались. В 1923 году появилось сразу несколько плакатов Александра Родченко со стихотворными текстами Владимира Маяковского, вошедшими в его творчество под общим названием «Резинотрест». Судя по экспонатам, сохранившимся в фондах Музея истории Санкт-Петербурга, резиновая обувь в первой половине 1920‐х делалась неплохо. Примером тому могут служить изящные «полугалошки», которые надевались на легкие дамские туфельки. На производстве было много старых мастеров, и они в совершенстве владели методом клейки, позволявшим сделать галоши легкими, прочными и до некоторой степени элегантными. Однако вредность работы на резиновом производстве не уменьшалась.
В 1931 году писатель Викентий Вересаев завершил роман «Сестры», полтора года проработав санитарным врачом на московском резиновом заводе «Красный богатырь». Документальный подход к реальности, характерный для Вересаева, нашел яркое выражение в литературно-художественном изображении проблем здоровья женщин-галошниц. С врачебной скрупулезностью литератор описал тяжелейшее наркотическое отравление, которое вызывал клей на бензине: «Противно-сладким дурманом он пьянил голову. Сперва становилось весело. Очень смешно почему-то было глядеть, как соседка зубами отдирала тесемку от пачки или кончиком пальца чесала нос. Лелька начинала посмеиваться, смех переходил в неудержимый плач, и, шатаясь, пряча под носовым платком рыдания, она шла на медпункт дохнуть чистым воздухом и нюхать аммиак. Одежда, белье, волосы – все надолго пропитывалось тошнотным запахом бензина. Голова болела нестерпимо – как будто железный обруч сдавливал мозг. Приходила домой – одного только хотелось: спать, спать – спать все двадцать четыре часа в сутки. А жить совсем не хотелось. Хотелось убить себя. И мысль о самоубийстве приходила все чаще… Тяжелы последствия хронического вдыхания бензина. Уже через два-три года работы исчезал самый яркий румянец со щек девушек, все были раздражительны и нервны, в тридцать лет начинали походить на старух»
166. Объективности ради следует сказать, что в 1920‐х годах в рамках всеобщей заботы о здоровье пролетариата предпринимались попытки облегчить труд галошниц. На «Красном треугольнике» была организована группа активистов НОТ (научной организации труда). В стремлении реализовать модные тогда идеи Алексея Гастева, большевика, идеолога Пролеткульта, прозванного «русским Тейлором»
167 и сосредоточившего внимание на организации трудового процесса, несколько инженеров попытались разделить производство резиновой обуви на восемь операций. То есть одну галошу делали восемь работниц, но непосредственно «склейкой» занималась лишь одна из них. Количество банок с клеем в цеху резко сокращалось, но и производительность труда также резко падала, а главное, ухудшалось качество изделия. Однако «началом конца» эстетически благопристойных галош стало внедрение конвейеров.
